— Этот тип мне не нравится.
— Мне также. Здесь наши взгляды совпадают. Еще что?
— Кто им интересуется?
— Девушка, с которой, как я подозреваю, его связывают самые нежные чувства.
Камен чертил круги на пачке сигарет.
— А что за птица эта девушка?
— Ох уж эти твои следовательские приемчики! Ты и меня собираешься допрашивать?
— По правде говоря, меня очень интересуют его дружки…
— Ну, что касается девушки, то могу заверить, профессионального интереса она для тебя не представляет.
Он пристально посмотрел мне в глаза.
— Не спеши с заверениями. Или, может, легкомыслие тоже твой врожденный недостаток?
— Слушай, Камен, я говорю серьезно.
— Я тоже. Имя этой девушки?
— Предположим, это моя профессиональная тайна и я тебе ее не открою.
Приятель скептически скривил губы, закурил и долго смотрел на горящую спичку.
— Не могу понять вашей адвокатской психологии. Вы все время, бия себя в грудь, кричите, что являетесь помощниками правосудия, а сами таи и норовите скрыть от него что-нибудь.
— Мне кажется, ты смешиваешь задачи суда и следственных органов. А кроме того, мне интересно знать, насколько официально выраженное тобою мнение милиции об адвокатуре?
— Хватит увиливать! Когда я стану министром, тогда буду выражать официальные мнения. А не хочешь мне назвать имени девушки, я и без тебя его узнаю.
— За то ты и зарплату получаешь, что узнаешь разные необходимые тебе вещи.
Камен усмехнулся.
— В благодарность за нотации, которыми ты меня наградил, могу тебе посоветовать дождаться конца следствия, и тогда ты узнаешь все, что тебя интересует, о твоем любезном Борисе Йорданове Тодорове.
— Эге… Мы, кажется, превращаем его в предмет торговли. Ты мне, я тебе…
Наши бокалы были пусты. Я поднял руку — это означало просьбу повторить заказ.
— Если ты думаешь заплатить по счету, — пригрозил мне Камен, — я буду считать это попыткой подкупить должностное лицо и привлеку тебя к ответственности.
— Ну что ж. По крайней мере на адвоката мне не потребуется тратиться. И перестань, пожалуйста, все человеческие поступки квалифицировать как преступные действия. Так что же, в конце концов, натворил этот Борис?
— Даже тебе это неизвестно? Похоже, что приятельница с «нежными чувствами» весьма скудно тебя информировала.
Замечание было вполне резонным.
— Она ничего не знает, — пробормотал я не очень уверенно.
— Разреши мне на этот счет выразить свое профессиональное сомнение. Итак, Борис, или точнее Боби, — член шайки, которая дважды от нас ускользала. Шайка эта имеет довольно узкую специализацию. Она занимается угоном легковых машин.
— Только и всего? — Я облегченно вздохнул.
— Не спеши радоваться. Хотел бы я на тебя посмотреть в тот момент, когда ты, купив машину, придешь ко мне жаловаться, что она исчезла.
— Благодарю за добрые пожелания. Напрасно ты пытаешься воздействовать на мои частнособственнические инстинкты.
— Ах да, я и забыл, что твои инстинкты всецело подчинены разуму. Но этот случай не столь безобиден, как тебе кажется. Это не просто группа распущенных молодых людей, которые крадут машины, чтобы на них покататься. Бандиты действуют очень систематично. Угнав машину, разбирают ее на части, и нам остается возвращать отчаявшимся владельцам только ее скелет. Согласись, нам это не очень-то приятно.
— Да, пожалуй…
— Сейчас Боби играет в благородство. Не желает выдать соучастников. Хочет взять всю вину на себя.
— Но как хочешь, а это действительно благородно. Нужно уважать в нем эти качества, несмотря на связанные с этим служебные неприятности.
Лицо Камена уже утратило строгое следовательское выражение.
— Именно это меня и пугает… Значит, у этого человека есть что-то за душой… Не все еще потеряно… Какое-то странное сочетание преступных наклонностей и благородства. У меня нет никакого желания видеть в нем шиллеровского героя. Но он не из трусливых… Крепкий орешек. Не поддается никаким воздействиям.
— Похоже, он тебе симпатичен.
— Оставь в покое мои симпатии и антипатии. Меня тревожит проблема молодежи.
— А мне кажется, это ненужные обобщения. Сколько их ни есть, все это — лишь ничтожное меньшинство. Это не типично.
Камен раздраженно махнул рукой:
— Нет, ты меня не понимаешь! Никто не говорит, что это типично. Дело не в процентах. Важно другое. Когда я сталкиваюсь с преступлением, то мучительно хочу понять причины этого явления, его побудительные мотивы, условия, породившие его. Вот Боби, например. Из рабочей семьи, родители его не разведены, сам он до недавнего времени был в комсомоле… Иногда мы слишком легко и просто объясняем все буржуазными пережитками или неблагополучными семьями. В данном случае я не могу понять, почему этот юноша пошел по преступному пути, не могу понять мотивов его поступков. Задумайся, ведь и мы с тобой отцы и живем в полной уверенности, что понимаем своих детей. А завтра? Будем ли мы их понимать завтра?..
Читать дальше