Анна Йокаи - Что с вами, дорогая Киш?

Но вот экзамен сдан, и недавние противники, устало откинувшись на спинки своих стульев, внимательно лицезрели друг друга. Каждый из них словно выискивал изъяны в костюме другого. Взору профессора предстали грубые полотняные брюки студента, его парусиновые туфли на высоких каблуках, свободно облегавшая тело рубашка под бархатной курткой. Юноша же с оттенком презрения разглядывал загнувшиеся лацканы воротника на темно-сером пиджаке и манжеты с желтыми подпалинами от утюга.

«Неужто его так сюда пускают?» — подумал профессор.

«Неужто он так и ходит?» — мелькнуло у студента.

Пока обе стороны занимались лишь констатацией фактов без тени раздражения или вызова. Они сознавали, что им друг с другом еще повезло. Ведь профессор Яро преподавал в университете с 1923 года, а сидевший напротив него Карчи Вендел, сын мелкого агента по снабжению, мог рассчитывать только на собственные силы и прошел в университет с наивысшим количеством баллов.

Поистине, такого парня экзаменовать не скучно. Не то что каких-нибудь прилизанных зубрил, заискивающих перед ним.

Да и ему куда интереснее отвечать профессору Яро. Не так унизительно все же, как если бы иметь дело с воображалой ассистентом, который и на экзамене не перестает поучать.

Словом, мужчины были достойны друг друга, и проститься им было впору как равному с равным.

Яро, прервав паузу, еле слышно кашлянул в кулак.

— Ну что же, пожалуй, на этом мы с вами закончим. Попросите ко мне следующего, будьте добры.

— А там больше никого не осталось. Вас все боятся, господин профессор.

— Боятся? Почему? — Яро удивленно вскинул брови, хотя, конечно, это не было для него новостью, как, впрочем, и ни для кого другого. Такое отношение студентов и огорчало профессора, и в то же время давало ему некий повод для гордости.

— А потому, что дураки, — коротко пояснил Карчи Вендел, явно не торопившийся уходить. Встреча с девушкой по прозвищу Лотос была назначена только на шесть. Деньги у нее, да и вообще за окном минус два — не выходить же на мороз раньше времени.

— Они считают, вам ничего не стоит их засыпать, — прибавил он.

— И вы так считаете? — в упор спросил профессор.

Как и студент, он никуда не спешил. Сегодня вторник, день, когда к нему приходит уборщица. В кофейную он уже не идет после занятий (а были времена — имел такую привычку). И семейных забот у него никаких не осталось: ведь ни жены у него нет, ни детей, всех пережил. Вечерами обычно старые письма разбирает, фотографии. И рвет лишнее, чтоб не рылись потом чужие. А то просто сидит и бороденку свою седую поглаживает, причесывает. Зачем все это? Да лишь затем, что как-нибудь найдут его утром, а он уже готов ко встрече с богом — все как подобает.

— Очевидно, вы с таких высот взираете на нас, что у вас уже и шея устала нагибаться. — Ответ студента звучал несколько вызывающе.

— Вот это уже совсем глупо, — пожал плечами Яро. — В наше время дистанция между нами столь мала, что суровый приговор мне видится попросту нелепым.

— Так, значит, вот какова цена моей отличной отметки? — Карчи Вендел поворошил свою пышную бороду. Ему хотелось как-нибудь уколоть старика, задеть его, как обычно он задевал Лотос. У нее и прозвище такое потому, что с виду головка прелестна, а копнешь поглубже — там омут. Словом, хотелось слегка поразвлечься, не из дурных побуждений, боже упаси, а просто так, для разговору.

— В нашем случае цена этой отметки несколько выше, — невозмутимо обронил профессор Яро, выждав, пока студент запихнет зачетку в оттопыривавшийся накладной карман. — В общем, если хотите, можете идти, а нет — оставайтесь, побеседуем.

Несколько сцен из прошлого промелькнуло в сознании Вендела. Разгоряченные людишки, звонко отщелкивающие каблуками. «Точно так-с», «честь имею…»

— А о чем мы будем с вами говорить? Боюсь, я помешаю вашей научной работе, — сказал юноша.

— Не иронизируйте. Я давно уже не веду никакой научной работы. Видите ли, я достиг того возраста, когда меня больше заботит другое — не забыть хотя бы то, что я знал до сих пор.

— Мне кажется, господин профессор, вы можете себе позволить такую скромность!

— А вы, молодой человек, достаточно умны, чтобы понимать это. И к тому же отличаетесь завидной логикой. Впрочем, за это я уже вознаградил вас отличной оценкой.

— С какой снисходительной усмешкой вы, профессор, обронили это слово — логика.

— Что же, чрезмерное пристрастие к логике делает человека пессимистом. И я от всей души надеюсь, что есть что-то выше логики в этом мире, что-то, если хотите… сверхлогическое.