Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том I (СИ)

— Полагаю недопустимой подобную вольность формулировок! Вводит разум во искушение, а не для того ли мы льнём к ученью, чтобы искушения обходили нас стороной? — почти пропел граф Набедренных, воздевая очи горе.

— Кто как, — коротко отозвался хэр Ройш-младший.

— О!

Граф Набедренных посмотрел на собеседника в упор, будто только что его заметил; так оно в некотором смысле и было.

— Насколько я понял, некоторые студенты льнут к ученью, чтобы поправить благосостояние — не только за счёт своих стипендий, но и за счёт чужих, — пояснил хэр Ройш-младший. — Графа Метелина давеча отправили в казармы за драку — не говоря уж, хм, о других мерах наказания. Но это лишь потому, что драка была публичной. Непублично же творится леший знает что. Вам не любопытно, как скоро они доберутся до вас?

Хэр Ройш-младший никогда бы не признал этого вслух, но самому ему не было любопытно — его всерьёз волновало, как скоро они доберутся до него . И дело не в том, что он боялся физической угрозы, хотя это было бы вполне разумно в связи с тем, что хэр Ройш-старший соответствующую подготовку презирал, ставя разум превыше телесного. Если и в том, что в последнюю очередь.

В первую же очередь его, как и подслушанного сегодня барона прогрессивных взглядов, возмущала ситуация в Академии. Впрочем, возмущаться следовало не ситуацией, а самой её идеей; но из идеи, положим, могло выйти нечто толковое, а вот нынешняя реализация никуда не годилась.

Бесчисленное множество неподготовленных и агрессивных молодых людей приходили в стены Академии ради стипендии и дармового — иначе не выразишься — жилья. Их глупо обвинять; родись хэр Ройш-младший портовым бандитом, он поступил бы так же. Вина здесь всецело лежит на сильных и образованных мира сего, построивших эту расточительную и неэффективную схему. И главным виновником выходил хэр Ройш-старший — спонсор и неявный пропагандист академического уклада.

Тот факт, что на лекции около трети студентов отсутствует, а треть оставшихся просто зашла погреться ноябрьским днём и откровенно занимается посторонними делами, почему-то принимался руководством как данность, не требующая коррекции. Тот факт, что малолетние бандиты устроили в стенах Академии настоящий портовый разбой, привлек внимание уважаемого главы Академии, этого хлыща Пржеславского, только когда разбой вылился в людное место. Тот факт, что наказание за разбой промахнулось мимо его настоящего зачинщика, нагло и неприкрыто пользующегося студенческим положением Гришевича, никого не смутил.

Тот факт, что хэр Ройш-младший унизительно боялся оказаться в числе жертв, действительно не имел почти никакого отношения к делу.

— Ежели мы перешли к откровенности, не премину заметить, что деление на «нас» и «их», беспардонно вторгающееся даже в лекционную аудиторию, ввергает мою душу в пучины отчаянья, — витиевато, но чистосердечно откликнулся граф Набедренных.

Тот факт, что хэр Ройш-младший ему завидовал, объяснялся вовсе не верфями и деловыми переговорами с бароном Копчевигом, а способностью графа Набедренных смотреть на реальность и видеть вместо неё Большой зал Петербержской филармонии и его роскошную люстру из баскского хрусталя.

— Почему? Я ведь не говорю о некоем внешнем или субстанциальном делении, — попытался объяснить хэр Ройш-младший. — Я говорю лишь о том, что мы с вами сейчас скучаем на приёме в честь вхождения генерала Скворцова в Городской совет, а в это самое время в неприметном уголке Академии — или рядом с ней — кого-то, возможно, убивают.

Граф Набедренных тонко и чуть укоризненно усмехнулся.

— Постойте. Вы скучаете на приёме и выражаете опасения в адрес неприметных уголков приветливейшей и радушнейшей Академии. Но где же тогда снисходит на вас благодать?

— Дать по рылу тебе мало, — отразилось от стен над холлом обыкновенно приветливой и радушной Академии, — я тебя просто убью.

Парадная лестница змеится по стенам с третьего этажа на первый, прижимается к ним интимно: перегнись через кружевное литьё перил — увидишь под собой две скамьи, выход на главное крыльцо да пару человек в чрезвычайно сомнительной ситуации.

На одном из людей была приметная шляпа с перьями.

— Эй, Гныщéвич! — окликнул Хикеракли и громко свистнул.

Мотивации свои он обдумал уже в полёте. Ступеней много, этажи высоки, но спускаться, даже бегом, как давеча господин префект, с самого верха — плохая затея, когда дело зашло серьёзное. Прыгнуть со второго пролёта прямо на пол — лихая задумка, но в способности своей по нужде перекатиться Хикеракли не сомневался. Что же касается причины сего храброго поступка, была она, что называется, не умственной, а мышечной.