Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том I (СИ)

Какая вежливость к братьям нашим западным, какая покорность.

— Господин наместник, я вновь обращаюсь к вам с прошением разрешить мне частный проезд по городу.

— Частный извоз, вы хотите сказать?

— Вы меня оскорбляете!

— Приношу свои извинения, и в мыслях не было. Вы прекрасно знаете, сударь, что частное владение лошадьми в Петерберге запрещено. Или вернее сказать — не приветствуется? Тот факт, что вам дозволено запрягать свой фаэтон, уже, по правде говоря, является некоторой натяжкой…

— Мой дядя погиб на службе в Охране Петерберга!

— Да, и вы не устаёте разыгрывать эту карту. Почему и имеете возможность ездить не только за кольцом казарм, но и в пределах города. Если ваши намерения честны и речь не идёт о нелегальном извозе третьих лиц, чего вам ещё желать?

Господин наместник, господин Людвиг Штерц, хэр Людвиг Штерц скользнул по хэру Ройшу-младшему взглядом. Поводок Европ, необходимый для того, чтобы Росская Конфедерация так и продолжала сидеть под столом, не забывая ловить подачки. Даже светлейшие умы позволяли себе предполагать, что происхождение из одной страны делает Ройшей и Штерца большими друзьями, но это, кажется, было не так даже в случае с хэром Ройшем-старшим. Несмотря на деньги герцога, петербержские Ройши, безусловно, были росами; Штерц же и сейчас не забыл приколоть выданные ему на родине ордена.

Безотносительно к личным воззрениям хэра Ройша-младшего на этих людей, господин наместник Людвиг Штерц не имеет никакого права стоять над Диким Ригорием. Потому хотя бы, что его интересы вовсе не совпадают с интересами Росской Конфедерации, и этого никто не скрывает. Наместник следит за исполнением Пакта о неагрессии, за реализацией ограничений на производство. За тем, чтобы любовников лицемерно называли «протеже», а любовниц не забывали наряжать в подобающее платье. Держит диких росов за ошейник.

А Четвёртый Патриархат только рад завалиться на спину и прикинуться мёртвым.

Хэр Ройш-младший почувствовал, что раздражение его вот-вот станет заметно.

— Костя, ты устал?

Он так привык тихо ходить между гостями, цепляя краем уха разговоры, что восклицание матушки стало для него неожиданностью. Фрау Ройш — госпожа Ройш, урожденная Крынская — озабоченно поправила сыну волосы. Хэр Ройш-младший мучительно покраснел, что в отсутствие пудры было очень заметно.

— Матушка, прошу вас!

— Ах, Костя, ты всегда так скучаешь на приёмах… тебе ведь, верно, не нравится? А я говорила твоему отцу: зачем тебя принуждать, к чему эта пустая трата времени? Он мог бы тебя и отпустить, ты бы провёл вечер с друзьями. Ведь сейчас наступает новая эпоха, я знаю, мне госпожа Лена — помнишь её? — погадала, да я и сама вижу… Нет ничего дурного в том, что ты дружишь с мальчиками, ты мог бы пойти с ними, но твой отец…

— Отец меня не заставлял, — сухо отчеканил хэр Ройш-младший. Это было правдой: им не приходилось вести подобных разговоров с чрезвычайно давних пор. Хэр Ройш-младший прекрасно понимал всё без слов.

— Но тебе ведь не нравится? — матушка вновь потянулась к его волосам, будто чаяла своим прикосновением всерьёз повлиять на их вид.

— Это официальный приём, а не развлечение, — резко заметил ей хэр Ройш-младший. — С вашего позволения, я должен выразить почтение генералу Скворцову.

Шагнул он действительно в сторону генерала, но выражать почтение не пришлось: хэр Ройш-младший знал и о том, что матушка не сумеет проследить за его перемещениями в зале, а завтра — не осмелится переспросить. Всегда у неё были какие-то бесконечные и абсолютно излишние переживания, а главное — нелогичное и даже вредное желание влезть в чужие дела. Например, в дела отца.

Как ни противно было сознавать в себе зависть, хэр Ройш-младший невольно подумал, что предпочёл бы быть графом Набедренных, коему посчастливилось в свои годы являться круглым сиротой. Де-юре у него имелся опекун — дальний родственник, проживавший не в Петерберге; впрочем, это «де-юре» не требовалось противопоставлять какому-нибудь «де-факто»: юридически и вполне законно подпись графа Набедренных имела полный вес даже в прошлом году, до наступления совершеннолетия. Теперь же он тем более был волен распоряжаться своей судьбой, своими верфями и своими волосами.

Он посещал Академию не потому, что её спонсировали его родственники, и имел возможность не являться на официальный приём, где чествовали генерала Скворцова.

— Константий Константьевич, как вы находите этот хлыст? — раздавшийся справа голос и не думал понижаться, хотя обладатель хлыста находился всего в паре шагов. — В символическом, конечно, отношении. Припоминаете, лектор Гербамотов в прошлый раз всё смаковал применение хлыста к пленным имперским захватчикам?