Олег Сенцов - Купите книгу — она смешная

Не знаю, сколько времени храбрый индеец Билл Белое-Перо-В-Одном-Месте провел на месте своего разоренного стойбища, но когда он вышел к деревне, Великий Маниту уже начал клонить солнце к закату. Я брел, опустив голову, чувствуя себя никчемным человечком и грандиозным неудачником, как вдруг меня озарило. Джим всегда говорил, что мы живем на весах, и что как только нам жизнь навешает чего-нибудь плохого, как практически сразу, но не больше чем через пару лет, подкинет что-нибудь хорошее, ну или хотя бы привяжет к противоположной чашке весов воздушный шарик надежды, который потянет ее чуть вверх. Убитый кражей брезента человек заметил, что охапки скошенной вчера дурь-травы, валяющейся вдоль рельс, на такой жаре просохли до удобокурительного состояния, а сама просека уже начала зарастать, и новые ростки приятно щекочут ноги, доставая уже до… до кобуры. Я попытался вспомнить, на каком уровне мне щекотало ноги, когда я шел вперед, но не мог этого припомнить, да это было и не важно, потому что позавчера эту траву скосили под корень, а сегодня она отросла почти на метр, значит, максимум через два дня она вернется в свое первоначальное состояние! Занеся свои ботанические сведения в журнал наблюдений, я запрыгал к деревне, как пятиклассник, который бежит в школу, точно зная, что только он правильно сделал домашнее задание. Прыгая попеременно на разных ногах, я все же успел подумать о том, что я вовсе позабыл о чудесном появлении своего поля, привык к нему как к чему-то обыденному и самому собой разумеющемуся. Так, как будто я его сам сеял, поливал и ухаживал. Тут меня поразило второе наблюдение за моим полем, которое я мог сделать еще месяц назад, но не сделал ввиду природного отсутствия сообразительности и дефектных глаз, смотрящих вечно не туда. Поле, мало того вымахавшее в первый же день сразу до человеческого роста — вот тебе и третье наблюдение, Бестолковый Билл! Поле — не сохло! Конечно, его никому и в голову не приходило поливать, тем более это было просто невозможно сделать в местных условиях, когда все моются только во время дождя, а дождь бывает раз в год и то не всегда. Но это было не важно, главное — поле не сохло и очень быстро росло! Я не очень силен в математике, но даже мне было понятно, что алмазы, сколько бы они не стоили, могут рано или поздно кончиться, достаточно будет только одного проектика — начать Джеббсу строить для себя пирамиду или башню до орбиты, чтобы запускать спутники руками, как бумажные самолетики, и все — волшебные камешки кончатся! А мое поле… И я поскакал дальше, даже уже и не отталкиваясь от земли ногами, лишь изредка взмахивая крыльями.

Вернувшись в дом (мне это слово больше нравится, пора уже бороться с пережитками прошлого и отжившее свое словами и понятиями, такими как «миссия»), я наткнулся первым делом на свежие газеты, лежавшие посредине большой комнаты. Я начал просматривать их жадно и на бегу, как ищут свой поезд на табло, когда прибегают на вокзал за пять минут до отправления. Конечно же я искал сообщение о дате и месте публичной казни Джеббса. Ради этого знаменательного события в биографии моего бывшего тирана я был готов сегодня же отправиться пешком, а если надо, то бегом (вдруг не буду успевать по срокам) к его плахе! Но, к сожалению, про Джеббса, впрочем, как и про стройку века, местная пресса молчала. Скорее всего, Джеббс от них таки улизнул — ведь должен был быть у этого безумца хоть какой-то план бегства, либо его уже поймали и пытают, а расправы здесь проходят тихо, по-домашнему, и приглашения на такие мероприятия приходят с инсайдерской рассылкой. Отбросив никчемные бумажки в сторону, я только сейчас заметил сидевшего в углу в кресле Джима, уткнувшегося в очередной глянцевый альманах местной жизни. Только я набрал побольше воздуха в легкие, чтобы его хватило на самое большое предложение, которое я собирался сказать в своей жизни, как он, не поднимая головы, коротко кивнул мне на дверь в библиотеку, сказав кому-то в разворот журнала: «Там тебе письмо». Я тут же забыл обо всем, впорхнул в раскрытые двери книгохранилища, и мы сразу же увидели друг друга. Конверт лежал на письменном столе, поглядывая на всех входящих своим оттопыренным уголком. Завидев меня, он затрепетал. Я подхватил его на руки, закачал, закружил, как женщину, покрывая поцелуями. Затем вскрыл, вынул из него все, что мне было нужно, отбросил уже не нужный в сторону и направился к двери, раскрывая на ходу само письмо. Конверт остался лежать ничком на ковре. Когда я вышел и закрыл за собой дверь, он разрыдался.