Олег Сенцов - Купите книгу — она смешная

Я понимал, что жить как минимум ближайшую неделю нам придется вместе — на большее Джеббса не хватит, железная дорога это долго, а терпение у него слишком короткое, так что вскоре он заявится хоть на верблюдах и освободит меня от муки охранять годовое ВВП этого государства, но смотреть, как моего лучшего друга все это время будут методично превращать в овощ, я не собирался. Поэтому я пошел в наступление, а точнее поковылял.

— Эй, дамочка! Вы можете сколько угодно выписывать ваши авансы, но сегодня утром вы достаточно ясно себя показали, и поэтому попрошу не пудрить голову моему приятелю, а вашу маску милой дурочки можете спрятать до…

— Джимми, почему Билли такой злой на меня сегодня? — Елен надула губки, подсела ближе к Джиму, взяла его под руку, и я понял, что противник уже в окопах, а я иду по заминированному и пристрелянному пути. — Вчера он был совсем не такой! Трогал меня за коленки и весь вечер прижимался, — и Елен сделала такое невинное лицо, что по сравнению с ней Артемиду можно было считать просто уличной девкой.

Джимми вопросительно посмотрел на подошедшего Билла, то есть на меня. И подошедший Билл, то есть я, окончательно понял, что Билл и я остались на этой планете совершенно одни. И пить им теперь вдвоем одним в одном человеке до скончания их безрадостных дней. Я уже явственно видел эту картинку: лунная африканская ночь над нашим лагерем, Джимми несмело и неумело, как все истинные девственники, пристает к Елен, та, как все настоящие погремушки, петляет кругами по подстилке не хуже любой принцессы, а я на другом конце полянки сижу попеременно на разных концах одного ящика и разрываю себе мозг беседами самим с собой.

— Это правда? — спросил Джим, и я перенесся из ночи и маразма в день и похмелье.

— Конечно! Правда, не очень удачно выходило, потому что она весь вечер пялилась только на тебя и меня это ужасно бесило, — я понял что сказал не совсем то, что собирался ответить, ну да ладно.

— Это правда? — теперь Джим интересовался у Елен.

— Совершеннейшая, — она в ответ так блеснула изо рта чем-то белым, оттененным чем-то красным, что у меня начал сводить снизу живот.

— Но ты все равно уедешь с Джеббсом, когда он вернется? — вопрос был поистине на миллион долларов!

— Конечно же, что мне здесь ловить? Или ты предлагаешь дать этой рыжей суке присосаться к такой бездонной бочке с деньгами одной?

— Ок. То есть у нас с тобой есть примерно три недели? — Джимми на глазах становился миллионером за его вопросы.

— Ну, наверное, — не совсем уверенно ответила Елен и совсем другими глазами посмотрела на Джима.

И я понял, что все в порядке, и в нашей сегодняшней троице самым умным по-прежнему остается Джимми.

Если у читателей этой (с трудом поворачивается язык) книги возникло ощущение, что Джим Гаррисон святой и никчема, то это не совсем верное впечатление. Просто ему были важны совсем другие вещи, нежели остальному человечеству. Какие? Этого я и сам разобрать толком не мог — кто их там, святых, разберет.

Дни зашлепали незаметно. Мы жили втроем, точнее они вдвоем и я. Все быстро к этому привыкли, как будто такая кривая система мира существовала с начала веков. Джим со своей Еленой Прекрасной мурлыкали целыми днями, я немного занимался по хозяйству, Елен иногда по кухне, Джим в это время думал — короче, идеальная семья, прямо вырезай и клей в альбомчик или снимай в рекламе зубной пасты для шведского ТВ. Правда, общество женщины пошло нам на пользу: у нас появилась хоть какая-то одежда, мы стали чаще бриться, кое-кто снова начал чистить зубы.

В голове своей я довольно быстро, хотя и не безболезненно свыкся с мыслью о похеренном желании и большую часть времени проводил в размышлениях о том, куда применить в местных условиях то, что выросло в нашем огороде, периодически возвращаясь к тому вечеру и тому парню в балахоне. В первый день чуда — будем называть вещи своими именами — о нем даже никто особо и не вспомнил, все были заняты своей головной болью и дележом подарков. Зато в остальные дни, когда пыль немного улеглась, а трава немного подросла, мысли о ночном визитере меня уже не отпускали. Кто он был? Откуда? Оттуда? Как ему это удалось? Я вновь и вновь прокручивал тот разговор, но ответить на свои вопросы не мог. Однажды я попробовал заговорить об этом с Джимом, но тот неопределенно пожал плечами в своей излюбленной манере и сказал, что не знает. Но по его лицу я понял, что Джим тоже думает про него, но даже если его голова, состоящая сплошь из маленьких книжных полочек, не может ответить на этот вопрос, то мне лучше вообще позабыть думать о незнакомце. С Елен говорить о человеке в балахоне было вообще бесполезно. В лучшем случае она бы фыркнула и посоветовала думать о том, что есть, а не о том, о чем ни имеешь ни малейшего понятия. Например, о моей карьере земледельца с криминальным уклоном. Я всегда поражался этому весьма полезному умению женщин отсекать от себя целые области возможных познаний, в которых они не нуждались в своей повседневной жизни, и сосредотачиваться на проблемах сегодняшних и ближайших перспективах, обычно обозначавшихся в календаре конкретным словом «завтра». Елен вообще заняла крайне мудрую позицию — старалась побольше молчать с Джимом, это ему безумно нравилось, а все темы разговоров сводить к ней самой, к ее чувствам и переживаниям, ну или к их совместным чувствам и переживаниям. О, тут можно было мусолить до бесконечности, поэтому я понимаю, почему на все остальные области познаний у женщин обычно не остается времени!