Несмотря на сентябрь, осень дышала зимним холодом. По целым дням теперь небо заливало тусклое красноватое серебро. Жалобно попискивали замерзшие птицы. Пахло отработанным бензином и палым отсыревшим листом. По городу разъезжали юркие грузовички «хорьх» с полицаями, которые расклеивали приказ генерала Эбергарда. Жители без различия пола и возраста в трехдневный срок обязаны зарегистрироваться в районных комендатурах.
Невинный приказ!
Смеркалось, когда к Ядзе позвонил, долго не отпуская кнопку, кузнечик.
Из-за его спины выглядывал навозный жук. Знаками они продемонстрировали, что пришли с мирными намерениями. Почмокав, кузнечик поманил Юлишку пальцем:
— На моей родине, в Швабинге, есть ресторан, где кельнершами работают исключительно пожилые дамы. Его посещают отставные генералы, профессора и — оля-ля — музыканты, — кузнечик поиграл в воздухе пальцами, будто нажимал на клапаны флейты. — У тебя приличный вид, и я тебя назначаю кельнершей. Хочешь в Мюнхен? Пойдем со мной.
Навозный жук негромко захохотал:
— Пойдем, пойдем. Не бойся. Мы тебя выдадим замуж за генерала.
Острота, сказанная по-немецки, осталась неоцененной, хотя кузнечик ее перевел.
Юлишка сперва не желала идти. Опять будут допрашивать, гестапа проклятая! Но Ядзя растолковала ей, чего от нее требуют, и даже предложила кузнечику свои услуги, от которых тот отказался:
— Ты там ничего не найдешь, не твой дом.
Узнав, в чем суть, Юлишка согласилась, да еще упрекнула себя по дороге: почему не согласилась сразу? Она должна, она обязана проверить, что творится там, в квартире, все ли в порядке, все ли на месте?
И Рэдда!
Юлишке чудилось, что Рэдда жива и невредима, и она не интересовалась у Кишинской, кто и где похоронил собаку. Если во флигеле ее нет — значит, она там, в спальне у кровати или в кабинете.
Юлишка под конвоем пересекла двор посередине — первый раз в оккупацию.
Порыв острого ветра скрипнул облетевшей веткой каштана. Скрюченные, убитые заморозками листья шуршали, предостерегая: вернись, вернись!
Двери на этажах лестницы черного хода были распахнуты настежь.
В кухне Апрелевых возле плиты суетился недотепа, как голодная муха над банкой с медом. Что-то жарил на сале.
Юлишка добралась до пятого этажа и вошла в свою кухню, а войдя, подумала, что следовало бы бабушке Марусеньке сообщить про ковер. Но мысль погасла так же мгновенно, как и вспыхнула.
Застекленную до половины дверь, отделявшую узкий коридор с ванной, туалетом и ее комнатой от кухни, навозный жук плотно закрыл. Сквозь матовые квадраты доносились приглушенный щелк шагов, сдержанный, как бы на цыпочках, смех, а в паузы — два-три бравурных аккорда из «Венской крови». Юлишка огляделась, как в чужом доме, и обнаружила, что на столе парадно выстроены два самых дорогих чайных сервиза — саксонские «Голубые мечи». На двадцать три персоны. Одна чашка перед войной треснула, и ее отдали в мастерскую склеить. Надо найти квитанцию и получить.
Держа равнение, как жолнеры в сияющих мундирах на дореволюционных патриотических открытках, стояли широкоплечие, схваченные в талии бокалы, будто ожидая приказа о наступлении. Точно опереточные дивы, в сумасшедшем каскаде застыли вверх юбочками хрупкие коньячные рюмки. На овальном — любимом Юлишкой за легкость — подносе, игриво расписанном каким-то несерьезным французом в восемнадцатом веке, желтовато светились прозрачные, как детские ладони, блюдца. И еще много всякой всячины навозный жук без спроса успел вытащить из серванта. Спасибо хоть не расколотил.
— Мы тебя выдадим замуж за генерала! — повторил он, отдуваясь. — Постарайся красиво сервировать стол.
Юлишка, слава богу, его не поняла.
Не ополоснув после улицы рук, он сдернул с крючка полотенце, кстати, не посудное, а банное, махровое, глаженное Юлишкой месяц назад и спрятанное во второй снизу — бельевой — ящик шкафа, рядом с рубашками Александра Игнатьевича, и начал перетирать широкоплечие бокалы, по-официантски хукая на них, то есть своим дыханием стараясь увлажнить стенки, чтобы придать им больший блеск. Хукал он вдобавок не только на внешнюю сторону.
Юлишка содрогнулась от отвращения. Ну и ну, покачала она головой. Во все бокалы наплюет, скотина. Не любила она ресторанных обычаев.
Когда Сусанна Георгиевна однажды на званый вечер по поводу присуждения Александру Игнатьевичу Сталинской премии хотела из «Континенталя» пригласить метрдотеля и его чернопикейных молодцов, Юлишка восстала. Нам в салаты начихают. В бульоне пальцы вымоют. Попрошу лучше бабушку Марусеньку и Ядзю подсобить, а подам сама!
Читать дальше