Юрий Щеглов - Святые горы

Порванные книги Юлишка вообразить не могла. С детства они внушали ей почтение.

В доме Александра Игнатьевича библиотека царила над всем. Читать навынос он никому не давал и в трех местах выставил специальные картонки, на которых типографским шрифтом было оттиснуто: «Не шарь по полкам жадным взглядом, здесь книги не даются на дом!»

— Мой недостаток, — острил он, смущаясь.

А Сусанна Георгиевна раздраженно восклицала:

— Неумное мещанство! Я не допущу в своей квартире мещанства!

У гостей предупреждение и впрямь вызывало неловкость, и Сусанна Георгиевна однажды — за год до войны — после короткого, но жаркого спора в спальне настояла на своем, пользуясь тем, что Александра Игнатьевича выбрали, — куда — Юлишка не поинтересовалась, — и присвоили ему какое-то почетное звание, и он оказался более уступчивым, чем обычно.

Оскорбленный в своих лучших чувствах, Александр Игнатьевич покорно спрятал картонки в ящик, угрожающе, однако, мурлыча под нос фразочку:

— Придут, придут иные времена!

И иные времена не замедлили наступить…

Между тем убийство шкафа физически раздавило Юлишку безжалостностью. И бессмысленностью. Кому он мешал? Уж если с безответными книгами так поступают, то, значит, бога в душе у них нет.

Оцепенение с нее спало, лишь когда щелкнула входная дверь.

— Юленька, — еле шевеля пошорхлыми губами, пролепетала Ядзя, — это из вашей квартиры выбросили книги на двор?

Юлишка утвердительно покачала головой.

— Да, конечно, — ее вдруг охватил стыд за немцев, — может, им кабинет показался тесным?

— Что ты говоришь, Юлишка? Ты сошла с ума. При чем тут кабинет? Везде на улицах черт знает что творится. Немцев, солдат — тьма. Танки, грузовики, пушки. Автомобилей шикарных, лакированных сто, нет — двести разъезжает. Наших нет, прохожих то есть, никаких. В парке, у памятника, прямо напротив университета, оркестр играет. Там — народец собрался. Есть, которые радуются, танцуют. Солнце светит вовсю. На доме — флаги до земли, красные, с пауком, на слове «паук» Ядзя понизила голос, будто кто-то их здесь мог подслушать. — Быстро обкатались. Пауки-то, пауки — жирные, черные. Тьфу!..

Юлишка подняла лицо вверх. Потолок сиял чистотой. Розовый абажур с оборочками уютно свисал над круглым обеденным столом.

— Ты куда носилась? — спросила Юлишка.

— За Петькой Швецом, слесарем, — ответила Ядзя. — Он им котельную сейчас объясняет. Топить собираются.

— Рэдда скулит, чуешь? — раздумчиво произнесла Юлишка. — Ее прогулять надо. Со вчера не выводили.

— Я боюсь, — ответила Ядзя, — боюсь лишний раз мозолить глаза.

— Ну, тогда я сама, — отрезала Юлишка. — Она не успокоится, ни за что и нигде не сделает, кроме двора, за каштаном, или у забора, знаешь, там, где рейка отстает.

— Сиди, лучше уж я. Я с ними чуть-чуть знакома, — вздохнула Ядзя, понимая, что собачья природа, хоть и английская, вскоре возьмет свое.

Она вытащила Рэдду из кладовки за ошейник и направилась к двери. А Юлишка побрела, хромая, к окну.

Страх отступил, руки перестали трястись, зато боль в ноге возобновилась. Она стягивала бедро огненным шнуром, который в единственной точке — в паху — перегрызал какой-то хищный зверек.

Юлишка нерасчетливо отодвинула занавеску и прильнула к стеклу. Безразличие окутало ее истерзанную душу. Ну и пусть! Пусть заметят!

Шкаф погиб! Из красного дерева! Книги погибли! Не уберегла! Не уберегла!

Что теперь будет?

С месяц назад Сусанна Георгиевна и Сашенька поспорили между собой о том, что брать в эвакуацию, а чего не брать. В речах Сусанны Георгиевны проскальзывала надменная уверенность в том, что с их-то вещами и обстановкой ничего не произойдет.

И авторитет дома велик, и Юлишка преданна.

Сашенька, особа более реалистичная, чем ее старшая сестра, стремилась увезти все или почти все, что поднимается, упаковывается и откручивается. Даже люстру с хрустальными подвесками из гостиной. Красивые предметы вызывали у нее такое преклонение, такой трепет, такой восторг, что она согласилась бы перетаскать их на собственной спине в любое безопасное место, — только бы спасти!

Допоздна ссорились в тот день из-за ерунды, из-за керамической пепельницы. Брать или не брать?!

— Какая изящная, — печалилась Сашенька, стирая несуществующую пыль пальцем.

— Зачем она нам? Идет война. Подло носиться с вещами, — сердилась Сусанна Георгиевна.

Сашенька с сомнением поджала губы: ой ли? Может, сестру волнует, что о ней подумают? Так Каре-евы натолкали шесть чемоданов.