Владимир Максимов - Не оглядывайся назад!..

Умные же собачки сидели смирнёхонько, как шелковые. Ждали своей минуты. И дождались – получили своё лакомство сполна. И так натрескались, что назад уже едва плелись. Отяжелели.

Этих, оставшихся собачек, я уже к себе в ограду да на поводок, «на полное государственное обеспечение»…

Вечером того же дня, чисто выбритый, умытый подогретой на печи водой, с подстриженными ногтями и тщательно вымытыми несколько раз с мылом руками, в чистой рубашке и чистом белье, которое вчера сменил в бане, отправляюсь в местный клуб на танцы.

Наряд для здешних, северных, мест у меня вполне приличный. Камусные, седого цвета, унты, плотные синие джинсы, толстый шерстяной свитер.

Мороз на улице за сорок. Но хорошо, сухо! Под ногами весело скрипит снежок. И шаг от этого скрипа – упругий, уверенный. Воздух двумя клубами пара вырывается из ноздрей, а мороз – пощипывает нос…

Улицы неплохо освещены и даже – расчищены от снега. Посёлок чистенький, аккуратный, ухоженный. И всё кругом искрится первозданной белизной.

Клуб, в конце прямой длинной улицы, от которой, как ветви от основного ствола, разбегаются уже менее приметные улочки и переулки, как-то особенно празднично и ярко освещён.

На небольшой, уютной, полукруглой площади посёлка расположились: клуб, школа, гастроном, музей писателя Шишкова, бывавшего в этих местах и написавшего прекрасную книгу «Угрюм-река». Чуть поодаль, как бы во втором ряду полукруга, – здание местной администрации, с обвисшим и заиндевевшим на нём государственным флагом, заготконтора по приёму пушнины, сберкасса…

Баня и гастроном – кирпичные. Остальные административные постройки – бревенчатые, с ажурным древесным кружевом над окнами и по фронтону.

У ярко освещённого, с широкими окнами, магазина – оленья упряжка, к которой с несколькими бутылками водки – в охапке, с кульками конфет и пряников – в руках, на кривых, в прямом и переносном смысле слова, ногах от магазина движется довольно улыбающийся тунгус.

Видно, днём он сдал пушнину – теперь гуляет!

Когда абориген – как-то боком и спиной одновременно – плюхается в нарту, подол его оленьей парки откидывается в сторону, и я вижу, что камусные унты у него значительно выше колен… «В таких не замерзнешь…» Упряжка медленно трогается с места и вскоре исчезает из виду…

От клуба доносится приятная мелодия. В его широкие входные двери, в тепло то и дело прошмыгивают закутанные до глаз в шали, одетые в шубейки девушки. От множества одежд на них они кажутся неуклюжими.

Степенно подходят к клубу в добротных полушубках (не нараспашку, как обычно, а застёгнутых на все пуговицы), меховых шапках с опущенными ушами, местные парни. Руки в карманах, в зубах папироска. Шагают вразвалочку – форс держат.

В небольшом зале ДК – полумрак. Вдоль стен, между высоких окон, стёкла которых сплошь – снизу до верху – в морозных узорах, стоят лавки. На них сидят и стоят рядом с ними, у низких широких подоконников, в основном девушки.

Парни и подростки – кучкуются в ярко освещённом вестибюле. Подростки, раскрыв рот, слушают парней, втихаря покуривают в рукав (на крылечке, куда их время от времени гонит уборщица – она же гардеробщица, – в такую морозяку не попыхтишь), о чём-то заговорщицки переговариваются вполголоса, шкодливо хихикают, оглядываясь по сторонам.

Всё это мне видно сквозь закрытые стеклянные двери, ведущие из вестибюля в зал. Стёкла на них разделены на квадраты множеством деревянных перегородок, выкрашенных в белый цвет.

Гардеробщица – немолодая женщина с усталым лицом – старается уже не обращать внимания на папиросный дым, витающий в вестибюле и просачивающийся через щель неплотно закрытой двери в зал. Вообще чувствуется, что по отношению к подросткам, которые стараются подражать парням, она иронична.

«Мелочь пузатая ещё, а туда же, под мужиков подделываются», – словно говорит её насмешливый взгляд. Мечтательным же он становится, когда устремляется в то и дело открывающуюся дверь на нарядно одетых девушек.

Может быть, глядя на них, она вспоминает и свои былые годы. И свои нарядные платья, которые, совсем не исключено, висят ещё где-нибудь в «гардеропе» или лежат в ящике комода, или – ещё бабушкином сундуке.

В деревнях, особенно в таёжной глубинке, сохранились ещё, к счастью, многие атрибуты старинного быта…

«Там, где клён шумел, над речной волной, говорили мы о любви с тобой… Отшумел тот клён, в поле бродит мгла…» – полилась с бобинного магнитофона песня.