Агнес Раватн - Птичий суд

Сердце подпрыгнуло, и я содрогнулась, почувствовав, как слезы подступают к горлу.

– И что потом?

– Шло время. Ничего не происходило. Я не видел ее.

Он долго сидел молча.

– А потом?

– Потом – ничего более. Пока две недели назад не зазвонил телефон. Ей стало хуже. Я должен был решить, можно ли им будет получить ее органы.

Я судорожно вздохнула.

– И?

– Да, – сказал он. – Все было кончено. Я приехал к ней. Провел у ее постели один день, ночь и еще один день.

Он помолчал.

– И все кончилось.

– Я пробуду здесь столько, сколько ты захочешь, – сказала я, закрыв глаза.

Солнце ярко светило в лицо. Я села в постели. В теле была легкая дрожь, спина затекла. Я повела плечами – суставы уже не болели. Последний приступ жара кончился. Я встала и подошла к окну. Солнце освещало вишневые деревья, усыпанные белоснежными цветами. Я подняла окно, и на меня подул свежий ветер. Утро было сверкающим и в то же время спокойным. Я вдохнула воздух. Услышала звук трещащих в лесу деревьев и птиц, бьющих крыльями между веток.

Новый мир.

Я увидела, как он поднимается по лестнице с пристани, с удочкой в руках. Он посмотрел на меня. Остановился и поднял руку, пересек сад и подошел к дому.

– Как ты?

– Я здорова.

Он облегченно улыбнулся.

– Что-нибудь поймал?

– Ничего.

Он продолжал стоять и смотреть на меня, одетую в тоненькую ночную рубашку его жены. Я посмотрела вниз на него. Он задержал было дыхание, чтобы что-то сказать, но вместо этого только улыбнулся. Казался чем-то смущенным. Так и стоял со своей удочкой. Я не знала, как сообщить ему, что я помню все, что он рассказал, и приняла все это в свое сердце. Просто стояла и смотрела на него, немного подавшись вперед. Вдруг я высунула руку в окно и неуверенно показала знак виктории. Наблюдала его реакцию со страхом, чуть не вывалилась из окна.

Он удивленно посмотрел на меня. И сделал тот же знак. Я кивнула со всей серьезностью и отошла от окна.

Всего несколько дней назад мы собирали последние яблоки, стоя на лестнице. А теперь в воздухе витали мелкие, сухие хлопья снега. Я собрала грязное белье и пошла в подвал. Боковым зрением я заметила что-то, когда ставила таз на каменный пол. Я застыла, вся внимание. Послышался какой-то треск. Прислонилась к стене и прислушалась. В углу над полом они умудрились прогрызть маленькую, неровную щель. Я взбежала вверх на кухню и открыла шкаф, где лежала стальная стружка. Сколько их тут могло быть? Они могли быть во всем доме. Я засыпала щель стружкой и внимательно осмотрела всю стену, нет ли еще дырок. Это могло быть мышиное гнездо. От этой мысли мурашки побежали по коже. За стиральной машиной я обнаружила мышиный помет. Вдоль стены под вешалкой, на которой висел дождевик и рабочая одежда Багге, было еще. Когда я сняла все с вешалки, чтобы посмотреть, если ли еще дыры, вдруг показалась дверная ручка. Я не предполагала, что здесь может быть дверь, но, конечно же, это вполне нормально, ведь я всего лишь в маленькой части подвала. Было ощущение, что мыши бегают по ногам, я вздрогнула, повернула ручку и всем телом навалилась на дверь – давно ее не открывали. Там оказалась всего лишь пустая, сырая комната. Было темно, и я почувствовала себя взломщиком, но свет не включался. Мне казалось, что мыши царапают стены и пол вокруг моих ступней, я перевела дыхание.

Напротив наружной стены я увидела слабый проблеск лестницы и двери, двери в подвал, конечно же, рядом с верандой. Я и раньше видела ее, но никогда не задумывалась, что там. Я не должна была здесь оказаться. Лампочка в потолке выкручена. Я еще раз тронула выключатель, вкрутила лампочку, свет включился, замигал и снова погас. В подвале было пусто, влажно, на другом конце комнаты была лестница, которая вела наверх. Я сделала несколько неуверенных шагов, все время боясь наступить на что-нибудь мягкое, думая о том, как мой вес давит тонкие мышиные тельца. Лестница вела к люку на первый этаж, я нащупала ее руками. Я остановилась в попытке сориентироваться. Куда ведет этот люк, в его спальню или кабинет? Я осторожно постучала по люку. Потом чуть настойчивее. Ничего. Он ушел к себе после завтрака, но ведь он может спать. Нет, вряд ли после завтрака. Я надавила руками, и люк открылся. Есть кто-нибудь? Я сняла его и оказалась головой посреди пола. Пустая комната, в ней ничего, кроме окна, двери, стула, картонной коробки и футляра от музыкального инструмента, стоявшего в углу. На стене множество прямоугольных картин или фотографий. Я забралась в комнату. Осмотрелась и оценила взглядом чехол. Скрипка. Его жены. Сложенный пюпитр лежал на полу за коробкой. В коробке – ноты. В животе у меня что-то сжалось, я покачнулась и едва сдержала рыдание. В глазах защипало, и я прыгнула обратно в подвал, неслышно и моментально, но пульс отдавался в ушах. Ни письменного стола, ни инструментов, ничего, только скрипка. Он играл на ней? Нет, это невозможно, я бы услышала. Он прятался в этой темной комнате, проводил там день за днем. Я села на корточки. Зажмурила глаза: лучше бы я этого не видела. Больше всего подавляло то, что комната настолько пуста. Все что угодно, только не это. Я представила, как он сидит на полу, прислонившись к стене около футляра со скрипкой, уставившись перед собой, перемалывая мысли как мельница. Сидел и думал о жене. Я почувствовала пустоту в животе. А где он сейчас? В спальне? Там он сидит? Каждый божий день, за исключением тех дней, когда он уезжал, и того времени, когда он ест, он говорил, что уходит в спальню или кабинет, что работает там над чем-то, что вот почему ему нужна помощь по дому и саду. А теперь – я ни за что не смогу рассказать, что я увидела. Я вернулась в прачечную комнату и загрузила машинку.