Агнес Раватн - Птичий суд

Сначала я занялась другим окном, чтобы не вызвать подозрений на случай, если он вдруг вернется. В груди стучало, пока я приставляла лестницу к противоположной моей спальне стене, там, где была закрытая комната. Дрожа, залезла наверх, было высоко. Окно было таким грязным, как будто я заглянула в мешок от пылесоса, я провела тряпкой по стеклу и приложила к нему лицо. Вдоль стены были едва различимы несколько коробок. Несколько пар обуви, сапожки и женские туфли. Вдоль других стен еще коробки со сложенным бельем, было нетрудно разглядеть, что все это женская одежда. Вот где он хранил вещи своей жены. Зачем здесь, разве она собиралась отсутствовать так долго, что ее вещи нужно было убрать с дороги? Как бы то ни было, она существовала. Нур. Некоторое время я думала, что вся эта история с женой – вымысел. Но она все-таки существует. С одной стороны, это было облегчением. Если бы он солгал насчет жены, о чем еще он мог лгать? Я начисто вымыла окно и осторожно слезла вниз.

Я перенесла лестницу вокруг дома и поставила ее к кабинету. В животе зашевелилось. Я пошла проверить, не видно ли его на шоссе, но никого не было. Пошла обратно к лестнице, отжала тряпку и забралась наверх. Провела тряпкой по окну. С внутренней стороны висели белые вязаные шторы. Я прильнула лбом к мокрому стеклу, пытаясь сфокусировать взгляд, но ничего не было видно.

Отнеся лестницу на место, я почувствовала пустоту. Жена существует. Она может вернуться. Я едва осмеливалась думать об этом, я не должна быть тут, когда это случится.

Я не знала, чем себя занять. Будет ли он отсутствовать так же долго, как в тот раз? Почему он хотя бы не мог просто сообщить мне? Я сварила кофе и уселась под вишней, теперь и остальные фруктовые деревья были как мел белые от цветков. Солнце пекло. В саду начинался прекрасный хаос, растущий с каждым днем. Все бесконтрольно разрасталось и расцветало. После каждого маленького дождика и солнца вслед за ним из земли прорастало что-то новое, требуя все больше места.

Войдя в дом с кофейником, я взяла книгу по садоводству и вернулась в сад, твердо решив быть последовательной и терпеливой. Я останавливалась у каждого растения и неуверенно рассматривала его, сравнивая стебли и листья и все остальное. Кроме того, я была полна решимости прикрепить бумажку на ветку или аккуратно вокруг стебля или на камень рядом, если на само растение было некуда.

Через пару часов я насчитала почти тридцать названий, устала, но была горда собой. Я почти обновила представления о норвежском языке. В записную книжку я внесла: кроваво-красную герань, гравилат городской, камнеломку теневую, крестовник лесной и вербейник дубравный – какие странные слова. Во всех клумбах смешались роскошные, уверенные в себе садовые растения и озорные дикие цветы, самостоятельно укоренившиеся тут. Плотная живая изгородь, закрывавшая сад от холодного ветра, называлась ржавой розой. Как я могла быть такой равнодушной к цветам! Столько лет жила в городе и едва ли видела хоть один частный сад, только пару городских парков то тут, то там. Но когда я задумалась, я вспомнила, что ведь выросла в саду. Тогда я этого не замечала, но каждые выходные родители работали там. В ретроспективе я видела маму, стоявшую на коленях у клумбы, в перчатках, с ведром, лопатой и тяпкой. Всепоглощающий проект по компосту моего папы. Мамин огородик с травами. Горшки с зеленым луком, жутко пахнущие все лето назло соседским детям. Ревень в углу лужайки, кусты крыжовника вдали у елей. Длинные стебли сладкого горошка, грядки с морковью и картошкой. Малина и ежевика, поросль черники в лесу за домом. Ах, боже мой, да я выросла в лесу, мы были там большую часть времени, проводили там каждое лето, а сейчас я все это позабыла. Теперь лес, природа стали мне чужими, внушали мне неуверенность в себе, а раньше были мне домом.

Вдруг пошел дождь, и я зашла переждать его на веранду. Затем внезапно показалось теплое послеполуденное солнце. Погода менялась так же стремительно, как настроение Багге. Я перешла двор и взяла в сарае лопату; когда я вышла, он вдруг показался передо мной, высокий и долговязый. Я ощутила мимолетное безграничное облегчение и бросила лопату на землю.

– Это вы! – вырвалось у меня, несмотря на то, что его не было всего лишь с утра.

Его кожаная сумка лежала рядом на земле. Он стоял с голым, блестящим черепом, одетый в черный костюм. Одна рука в кармане брюк, блестящие черные ботинки. Он мрачно посмотрел на меня.