Лорен Грофф - Судьбы и фурии

– Нет, спасибо, – отозвался Лотто. – Я слишком расстроен.

Повисла очень долгая пауза, в течение которой Лотто слышал на другом конце только ее дыхание.

– А вот это уже плохо, – сказала она. – Это какой-то новый кризис, Лотто. Раньше ты никогда не отказывался от секса по телефону.

Ее голос звучал грустно.

Лотто скучал по ней, своей милой жене. Странно было просыпаться каждое утро и знать, что не нужно нести ее любимый кофе со сливками ей в постель. Ему и самому не хватало ее заботы, того, как тщательно она ухаживала за его одеждой или как выщипывала ему брови. Его вторая половина куда-то исчезла, и он остро ощущал это отсутствие.

– Я хотел бы быть дома, с тобой, – сказал он.

– Я тоже, любимый. Возвращайся скорее, – сказала она.

– Я останусь еще на пару дней. А затем не выдержу и примчусь к тебе в ночи.

– Я буду у телефона, – пообещала она. – Ждать, затаив дыхание. И оставлю ключи в машине.

После ужина Лотто в компании небольшой группы художников направился в темный лес, размытый светом фонарей, в студию немецких скульпторов. Это было трехэтажное здание с мезонином и гидравлическим лифтом для подъема особо тяжелых скульптур. В холодильнике нашлась прекрасная холодная водка, а по всему дому выпускала шипы электронная музыка. Свет они выключили, так что на стене в главной комнате было особенно хорошо видно проекционное видео, величиной в целых два этажа, целиком посвященное любовным запискам первой жены владельца этого места. Оно так и называлось, Frau. Это трогательное видео плохо сочеталось с окружающей обстановкой, а картинка, выдаваемая проектором, подрагивала, точно на сильном ветру. Скульптура брака. Брак во плоти. Лотто почувствовал, как к глазам подступают слезы. Это было попадание прямо в точку. Немцы заметили этот новый блеск в его глазах и синхронно прижались к Лотто с двух сторон, как волнистые попугайчики на жердочке.

НА ПЯТЫЙ ДЕНЬ творческого застоя Лотто проснулся и увидел за окном бледный, испещренный мелким дождем рассвет. Оседлав велосипед, он поехал вниз по холму к городскому бассейну.

Вода все делает лучше. Лотто был не очень хорошим пловцом, но усердно молотил руками по воде и с каждым движением проплывал все дальше и дальше. Вода омывала и успокаивала, возвращая в то состояние, в каком он находился, когда только ехал сюда.

Возможно, все дело было в задержке кислорода.

Возможно, его огромное тело наконец просто получило желанную нагрузку, что было особенно хорошо, если учитывать вынужденное воздержание.

Возможно, он просто довел себя до полного изнеможения, точки, где его волнения и страхи пропали сами по себе.

[Чушь. Он должен был узнать это озарение, этот дар свыше в первую же секунду.]

Но когда Лотто доплыл до противоположного края бассейна и поднялся из воды, неожиданно понял, какой должна быть его опера. Она выросла прямо перед ним, сверкающая в своей первозданности, более реальная, чем окружающая его вода. Лотто был настолько потрясен этим открытием, что сидел на краю бассейна до тех пор, пока совсем не высох.

Только тогда он оглянулся и заметил, что над ним стоит Лео – в джинсах, белой рубашке и мокасинах.

– Мне сказали, что ты плещешься здесь. Я одолжил машину и приехал за тобой. Прости, что так долго заставил тебя ждать. Но ты же понимаешь, теперь мы наконец можем начать. Если тебе удобно, я готов.

Он сделал шаг, и теперь его лицо, утонувшее в солнечном свете, льющемся из окна, стало видно.

– Антигона, – сказал Ланселот и улыбнулся ему.

– Прошу прощения?

– Антигона, – повторил Лотто. – Искра.

– Антигона? – прищурился Лео.

– Антигона. Авангард. В нашей версии Антигона не повесится, потому что в последний момент боги проклянут ее бессмертием. Вначале это был дар, еще один ход в их игре против людей. А после, когда она восстала против них, этот дар обернулся проклятием. Она и по сей день в своей пещере. Сначала я думал о Кумской Сивилле, той, которая жила тысячу лет, пока не превратилась в пепел и не была помещена в урну. Элиот говорит об этом в своем эпиграфе к «Бесплодной земле». А Петроний Арбитр в своем «Сатириконе» пишет: «Видал я как-то Кумскую Сивиллу в бутылке. Когда ее спрашивали, что ей нужно, она отвечала – умереть нужно!».

Повисла длинная пауза. Слышно было только, как вода плещется в бассейне. Какая-то женщина неторопливо плавала на спине, как лягушка, и мурчала о чем-то сама с собой.

– Боже, – отозвался наконец Лео.

– Да, – сказал Ланселот. – В оригинале Антигона, кажется, приняла сторону богов и выступала против людей, как против всех людей в целом, так и против диктатуры Креонта в адрес ее брата. Она была похоронена с честью, но, мне кажется, мы могли бы интерпретировать это как…