Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

Они чокнулись и выпили, Варфаламей стал жевать шпротный бутерброд, Дунька принялась за чипсы, не забыв пододвинуть парочку Шарику, гриф деликатно кивнул в ответ, обхватил когтями овал жареного картофеля и чавкал клювом, разбрасывая крошки по столу. Они смотрели на меня, я смотрел на них полным ненависти взглядом, пытаясь отыскать слова, что убьют подлюг наповал, как взрывом разметав по столу. Игра в гляделки продолжалась минут пять.

— Отомри, — черт пощелкал пальцами в воздухе.

— Вылупил зенки, будто жабу проглотил, — гриф хрустел чипсом с автоматизмом мельницы, — не пыжься, а то лопнешь.

— Никитин, не сиди букой. Расскажи, что у тебя с Танечкой вышло. Я вчера извелась вся, переживая, ревела в три ручья, хоть платок выжимай — крыса в качестве доказательства полезла в карман юбки и достала абсолютно сухой платок, с ажурным краем и вышитыми инициалами Е.К.

— Вы, вы обманули меня, — фраза началась раскатом грома, вызвав камнепад в ущелье, но до земли долетел мелкий камешек дешевого упрека.

— Чем же мы тебя обманули, болезный? — Шарик в недоумении перестал жевать и уставился на меня, прищурив один глаз.

— Вы знали о смерти Мишки, а мне не удосужились сообщить, сотоварищи называются, — камешек рассыпался в труху, вызвав легкое облачко пыли.

— Справедливости ради, о смерти Мишки, по паспорту Михаила Кривулина, знал только я, — черт, дожевывая шпротину, с непоказным спокойствием выплюнул хвост на скатерть, — Дуня, налей.

— Чего ж не сказал, гад? — облако пыли рассеялось, растворилось в воздухе.

— Ты же спешил к своей Таньке на всех парусах, зачем человеку кайф ломать? — резонно возразил черт.

— Летел, как капитан Грей к Ассоль, — Евдокия прижала лапки к груди вместе с бутылкой клюквенного ликера, — помню в кино, капитана артист Лановой играл. Какой мужчина, умереть не встать, — Дунька закрыла глаза, вызывая образ любимца публики, и сладостно покачала головой.

Незваные гости были спокойны, уверены в собственной непогрешимости, в правильном выборе того единственного пути, которым они движутся, но проскользнувшие нотки извинения говорили мне, что не все так чисто на белоснежной простыне аргументов.

Ежу понятно, что они не договаривают, и следовало бы принять их объяснения, не вдаваясь в подноготную, правды все равно не скажут, но упрямая жажда разобрать велосипед до винтика, не нужная никому, побудила меня педалировать тему обмана снова и снова.

— Ты кашлял в машине, когда Ширак говорил о любви Мишке к моей жене. Скажешь, не было такого?

— Он дымом от сигариллы поперхнулся, чуть не заплакал, курит с младых ногтей, — крыса самоотверженно взяла на себя роль адвоката, — капля никотина убивает лошадь, а Варфаламей поменьше пони будет.

— Дуняша, не пыли, — черт положил руку на плечо крысе и добавил. — Не в качестве оправдания, а дабы расставить точки над «и». Утром, слезая с принтера, я обронил книжку с заметками натуралиста, — Варфаламей похлопал себя по карману, — она упала на пол и раскрылась в том самом месте, где запись про женитьбу Мишки на твоей супруге. Так вот, строчки эти исчезли. Я полез на предыдущую страницу и увидел внизу дату его смерти.

— Значит что, я свободен, гуляй Вася? — мне не хотелось выяснить, кто набедокурил в записной книжке черта, все равно не ответит.

— Ничего подобного. Что касаемо тебя, все осталось без изменения. Мой тебе совет, в позу не вставай, не будь ишаком, а подумай, как данное обстоятельство исправить.

— Мы же решили, что я стану писателем.

— Ну, во-первых, это ты решил, — уточнил черт.

— Мы пошли у тебя на поводу по слабости характера и исключительно из человеколюбия, — Дунька кокетливо поправила юбочку, — нравишься ты нам, особенно мне.

— Во-вторых, — черт пропустил мимо ушей комментарий крысы, — не скажу, что мы появились исключительно, чтобы вытащить тебя из могилы, но оказать посильную помощь человеку в твоем положении совсем не против.

— И что же мне делать прикажете? — спросил я собравшихся с надрывом, явно преувеличенным, лишь бы они не заметили отсутствия желания что-либо делать.

— Комедию не ломай, — как всегда резко парировал гриф, — думаешь, мы проникнемся и заплачем? Это у Дуньки глаза всегда на мокром месте, она без артподготовки с высокого старта готова реветь в три ручья, но меня не разжалобишь. Ничего ты не хочешь, хотя нет, желать-то желаешь, но пальцем пошевелить, не видишь потребности. У тебя только двадцать первый щупалец работает отменно, в чем мы уже убедились.