Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

Когда я вернулся на кухню, так и не застав врасплох улизнувшую троицу, Танька, уже успокоившись, отрешенно и буднично поведала мне обстоятельства смерти Мишки, будто рассказывала историю из прошлого века. Сестра Мишки, обеспокоенная длительным молчанием брата приехала на квартиру и обнаружила его мертвым посреди комнаты. Все в жилище было перевернуто верх дном, видимо что-то искали, вещи разбросаны, даже горшки с цветами разбиты, земля скрипела под ногами милиции приехавшей по вызову. Мишку убили, нанеся сзади несколько ударов тупым предметом по голове. Орудие убийства, железный молоток для отбивки мяса, валялся невдалеке от тела. Естественно, завели уголовное дело. Бывшая жена Мишки должна прилететь днем из Германии, дочь, живущая в Питере, приехала вчера, это она мне названивала. Завтра родственники поедут за разрешением на похороны, но когда они состоятся неизвестно — все зависит от экспертизы.

— Вот, собственно и все, — подытожила Танька, и было непонятно, чему она подводила черту — телеграфному пунктиру обстоятельств гибели Мишки или всей его жизни в целом.

Я не стал интересоваться, почему она сразу не сказала о смерти, у каждого свои резоны, спросил только, когда произошла трагедия.

— Позавчера, сказали днем. Мне, кстати следователь звонил, молодой, судя по голосу. Предложил встретиться.

— Странно, обычно они не церемонятся, пришлют повестку, и думай, зачем.

— Много ты знаешь, — усмехнулась Танька так, что я сразу понял дремучую неосведомленность в действиях следственных органов.

Иногда я действительно чувствовал себя пацаном рядом с ней, да что там скрывать и рядом с Натальей. Две главные женщины моей жизни были на порядок умнее меня, не говоря уже о прочих пустяках, таких как интуиция и умение смотреть чуть дальше своего носа. Если честно, я не возражал бы, чтобы на планете наступил апофеоз матриархата, втайне надеясь, что у женщин хватит соображения оставить в живых не только красивых и умных, на развод, так сказать, но и вечных неудачников, хотя бы в качестве клоунов.

— А почему тебя?

— Не знаю, спроси чего полегче. Я его сестре рассказала, что Мишка заезжал ко мне на прошлой неделе. Может я последняя, кто его видел живым, — Танька помолчала и добавила, — и ты жди повестки.

Мое существование после мирового кризиса находилось так глубоко на периферии реальной жизни, что я даже сразу и не понял.

— А я-то тут причем? Мы с ним виделись последний раз в тот день, когда он деньги спер.

— Не говори ерунды, — разозлилась Танька и перешла в атаку, — как в детском саду, ей Богу. Не ты ли на всех перекрестках орал благим матом, что Мишку убить мало.

— Это же фигура речи такая.

— Вот про фигуру и расскажешь следователю.

Пробыл я у Таньки недолго, вернулся без приключений засветло, а вот что было дальше, как отрезало.

Поколебавшись, вдруг не пойдет, я плеснул немного водки на донышко, рассчитывая найти потерянное время, раздвинуть шторы сознания, с прискорбием понимая, что только в беспамятстве счастье.

Любое утро после загула сродни небольшому апокалипсису, масштабы и последствия которого пока еще не приняли стройные очертания, блуждают вороватым псом в кустах, боязливо выглядывают, страшась выйти наружу, пока раздосадованный хозяин не громыхнет палкой по штакетнику, не крикет на всю округу — выходи, кто еще живой.

И полезли, как в книгах Стивена Кинга изо всех щелей зловещие мертвецы, пихаясь локтями — отвратительные, один краше другого. Здесь самое главное не испугаться, не броситься бежать, не дать слабину, показав растерянность, оглядываясь с мольбой о помощи, а принять паскудство как должное, как непременный атрибут сегодняшней жизни. Пригласить за стол, да плеснуть, если что осталось. Не дай Бог, начать выяснять, кто чего купил, принес с собой и сколько выпил накануне. В этом смысле, чем меньше людей или нелюдей, тем лучше. Умение же пить в одиночку дается не каждому, имеет свои плюсы и минусы. Безусловно, положительным является тот факт, что ни с кем не надо делиться, не приходиться зорко и ревниво следить, сколько каждый себе налил и не выкроил ли себе лишнего. Помню пил я как-то в младые годы с двумя слепыми, жизнь столкнула нас лицом к лицу промозглым похмельным утром возле магазина. Одиннадцати еще не было, винный отдел закрыт, но законная преграда не казалась непреодолимой — толстая продавщица Марина жила в моем подъезде. Как все любители выпить, находящиеся в аховой ситуации, мы поняли друг друга с полуслова, осознав единство, скинулись, сообразив на троих, и я нырнул в подсобку.