Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

— Проба пера, сигнальный экземпляр, выражаясь вашим профессиональным языком.

— Ну что ж, гулять, так гулять, — он впервые улыбнулся краешками губ, бородка ниточкой поехала к ушам, подтянул к себе лист бумаги, — сейчас составлю список приглашенных на торжество. Помолчи пару минут, дай сосредоточиться, выпей, я мигом.

— Покурю. У тебя курить можно?

— Вообще-то нельзя, но кури, — Петька достал пепельницу из ящика и поставил на стол, одновременно включив кондиционер.

Я закурил, взял стакан в руку и стал вышагивать вдоль окон, повторяя маршрут друга, в то время как Петруччо схватил ручку и занялся привычным делом — писаниной. Он что-то бормотал себе под нос, до моего уха доносились незнакомые фамилии, спорил сам с собой, добавляя и вычеркивая, будто прикидывал, достоин ли кандидат приглашения проводить господина Сапожникова в последний путь. Две минуты растянулись в полчаса, выкурив три сигареты, я не выдержал и подошел ближе. Петька убористым подчерком заполнял уже четвертый наградной лист.

— Ты что, сдурел что ли, — мое возмущение было искренним, — или Кремлевский дворец съездов надумал под банкет арендовать? Да на такую ораву приготовления займут неделю. Петь, ну что ты, в самом деле? Это же не юбилей.

— Неудобно перед людьми, — смущенно возразил Петруччо. — После смерти будут судачить — Петрова позвал, а Сидорова забыл.

— Не факт, — я пошел с козырной. — Вдруг обойдется, по Москве моментально слушок поползет — издатель Сапожников из ума выжил — на собственные поминки весь столичный бомонд собрал и не помер. Засмеют. Оно тебе надо? Мне кажется, надо позвать только тех, кто в курсе, хотя бы в качестве моральной поддержки. В виде исключения еще Таньку с Макаром, я Наталье позвоню.

— Господи, хорошо хоть Евгения моя с младшим в Таиланде. Отобьют телеграммку, так мол и так. Ладно, поздно сокрушаться, печаль по душе размазывать, действуем.

Протянув руку, он сграбастал исписанные листы, скомкал их и выбросил в корзину. У Петьки зазвонил мобильный, он посмотрел на экран, шепнул мне: «Костя, вести с полей», и лишь потом соединился, пробормотав «да». Он молча слушал рапорт, почти не перебивая, пару раз хохотнул и попросил передать трубку Василике.

— Вася. Ага, я понял, что все отлично. Слушай сюда — вы сейчас с Костей заскочите в ресторацию по дороге и возьмете еды на десять-двенадцать персон. По своему усмотрению, деньги у Кости есть. Нет. Бухла не надо. У меня его столько, что дивизию напоить можно. Все.

Он отключился и передал мне подробности разговора. Лошадь выпустили на волю, спустив по ступенькам, благо второй этаж и парк примыкает к дому. Смышленый шофер, проделал это в одиночку, чтобы на Василику не пало подозрение соседей по дому — желающих увидеть лошадь на фоне городского пейзажа набралось хоть и немного, но береженого бог бережет. Картину смазала непонятно откуда взявшаяся шавка, которая лаяла с таким неистовством, будто ее предки погибли под копытами табуна лошадей.

— В общем, ни одно животное не пострадало, — закончил Петруччо со смешком. — Хотя не все так радужно, как хотелось бы, я думал, конь к их приезду исчезнет, испарится, как мираж. Ладно, поехали ко мне, по дороге решим, кого звать.

Мы вышли из кабинета, Петруччо отдал краткие распоряжения секретарше и двинулся по коридору, открывая каждую дверь, явно кого-то разыскивая. Наконец, объект поиска обнаружился, им оказался молодой человек в очках с всклокоченной шевелюрой по имени Кирилл, на просьбу Петьки он любезно согласился отвести нас хоть на край света, лишь бы не работать. Судя по тому, как Петьку приветствовали и шутили в присутствии шефа, я понял, что в издательстве его любят.

В машине сама собой завязалась беседа на литературную тему, Кирилл рассказывал последние новости, лихо крутя баранку, казалось, что мы домчим до пункта назначения достаточно быстро. Однако Петруччо вдруг попросил притормозить, увидев слева по ходу небольшую церковь, видимо, недавно отреставрированную, так ярко светились ее купола.

— Совсем забыл, надо свечку поставить, — полушепотом сообщил мне Петька, вылезая из машины.

— За здравие или за упокой?

— За все сразу, чтоб не промахнуться.

Перед входом Петруччо остановился на секунду и перекрестился, бросив взгляд на меня, я демонстративно поднял руку для крестного знамени и почесал лоб. Петька злорадно усмехнулся, потянул на себя тяжелую дверь и мы вошли внутрь. В предбаннике он купил четыре свечи, прошел к храм, поставил свечки в два круглых латунных подсвечника, зажег их поочередно от одной и, немного постояв, вернулся обратно. Взяв у служки листки, мой друг стал писать записки, я специально подкрался ближе и встал рядом, чтобы из-за плеча подглядеть их содержание. Записки касались раба божьего Петра — за здравие, за упокой, на панихиду и на отпевание, весь поминальный комплект, так сказать, в одном флаконе. Подойдя к женщине, торговавшей свечами, он протянул бумажки, та прочитала их и подняла на Петруччо испуганные глаза.