Ксения Спынь - Чернее, чем тени

Кедров всё же подошёл к двери её спальни и постучался. На стук не ответили. Дверь однако была не заперта. Поколебавшись, он всё-таки решился войти.

Софи лежала на кровати без единого движения. Глаза были закрыты, волосы — беспорядочно рассыпаны по подушке, лицо походило на восковую маску. Даже дыхания не было заметно.

Кедров присел на корточки возле кровати.

— Софи, — тихо позвал он.

Она не ответила.

— Софи…

Ну не могла же она сейчас взять и умереть.

— Софи! — окликнул он громче.

Она тяжело разлепила глаза. С минуту просто смотрела — видимо, пытаясь сообразить, кто перед ней. Наконец в её взгляде промелькнуло узнавание, и она охрипшим голосом выговорила:

— Попить дай.

Однако вскоре Софи неожиданно и довольно быстро пошла на поправку. Шёпот среди пар и троек, конечно, сразу прекратился, и все сделали вид, будто ничего такого и не было. Через неделю, проводя собрание в их узком кругу, Софи держалась уже твёрдо и уверенно, разве что была чуть бледнее, чем обычно, и чуть официальнее.

Внутренние враги, — впервые сказала в тот раз Софи. Вы их не замечаете, зато я прекрасно вижу. У нас очень много внутренних врагов. И они куда ближе, чем можно подумать.

Я должна быть уверена, что могу положиться на каждого из вас, — сказала Софи, оглядывая их всех, стоявших вокруг. — Должна знать точно, что если попрошу прикрыть меня с тыла, то не получу ножа в спину. Не подавайте мне повода сомневаться в вас.

И они обещали, что не подадут.

Пожалуй, это было одно из последних собраний, где присутствовала вся их старая сплочённая компания проверенных друзей.

Быстрицына, Эппельгауза и Тортурова судили по обвинению в госизмене, совершённой незадолго до окончания южной войны. Вдруг выяснилось, что эти трое на самом деле поддерживали контакт с местными сепаратистами и хотели, объединившись с ними, свергнуть власть Нонине и разрушить страну. Дело около года не сходило с главных полос газет и шло медленно и показательно, на публику. Для Тортурова и Эппельгауза оно кончилось пожизненным заключением, и больше о них не слышали (не исключено, что они уже успели отбыть его). Быстрицына же — курчаво-чёрного и большеглазого Макса Быстрицына — таскали по разным заседаниям ещё около полугода, затем его следы затерялись. (Похоже, с ним у Софи были личные счёты. А может, и нет).

Уже после присвоения Софи титула Правительницы был ещё один скандал — с Георгом Аметистовым — не получивший, впрочем, громкой огласки в массах.

Остальные уходили и того тише: лишь под аккомпанемент возвышенно-скорбных заявлений новостных дикторов, занимавших один-два дня.

Савровский погиб вместе с пароходом «Звезда Цирцеи», на первое плаванье которого его долго и умилительно приглашали и который затонул, лишь немного отойдя от берега. Причина катастрофы выяснена не была.

Акшутин попал под обвал в скалах под Ринордийском. Никто не знал и не мог даже предположить, что он делал там глубоким вечером, будучи человеком исключительно городским, и почему, в таком уж случае, пребывал там в полном одиночестве.

А вот с Валипаевым вышло совсем глупо. Ну надо же было оборваться лифту, когда в нём находился индивид, всю жизнь старательно лифтов избегавший. Двадцатый этаж, срочное поручение и перекрытый намертво участок лестницы — как раз плановый ремонт. Это было даже смешно, смешно и очень жутко, потому что подобным образом мог шутить только один человек.

Иногда же так и оставалось неизвестным, что и как всё-таки произошло. Юнкер, Дольцев, Кавенский… Все эти ребята просто один раз не появились на работе и вообще больше нигде не появились. (Может быть, их съела мантикора).

Кедров мог только строить догадки, был ли во всех этих происшествиях замешан колдовской уголь или Софи пользовалась и другими методами… Хотя нет, почему, касаемо одного случая он знал точно: сам руку приложил. Так что не одна Софи… Конечно, не одна.

Это было около двух с половиной лет назад. Софи пригласила его поздно вечером в резиденцию, но не в кабинет, а в личные покои. Так она делала, если разговор был очень важным и строго конфиденциальным или — что тоже случалось в прежние годы — ей просто хотелось поговорить с кем-нибудь.

Софи, казалось, была чем-то расстроена: всё вертела в руках бокал вина, но так и ни разу не отпила из него, спросила какую-то мелочь и, похоже, сразу же забыла ответ, как и сам вопрос, но всё больше молчала и над чем-то раздумывала. Молчал и Кедров: зная её привычки, он предполагал, что самое важное она скажет позже и надо подождать.