Алла Мелентьева - Семья Рин

Откуда-то издалека послышался голос: «Осторожней, еще одна тифозная!..»

Я со стоном прихожу в себя в неизвестном месте. После определенного ментального усилия я соображаю, что это не лагерь, а чья-то довольно благоустроенная квартира. Рядом на стуле дремлет старая китаянка. Ее вид действует на меня успокоительно — я в силу своего происхождения с детства привыкла воспринимать китайцев как безотказную прислугу, с готовностью откликающуюся на любой зов о помощи.

— Пить… пожалуйста, дайте пить… — Я слабым хриплым голосом пытаюсь разбудить старуху, с трудом фокусируя на ней мутный взгляд.

Старуха просыпается, всматривается в меня, делает отрицательный жест, что-то быстро лопочет, видимо, объясняя, что пить нельзя. Я тупо смотрю на нее, затем, считая, что она не понимает мою просьбу, с трудом тяну руку к губам, иллюстрируя желание пить.

— Вода… вода… пить…

Старуха встает, берет носовой платок, смачивает в стоящей на столе миске с водой, выжимает его и плотно прикладывает его к моим губам. Я жадно пытаюсь высосать из материи влагу. После бесплодных попыток утолить жажду я отворачиваюсь, тяжело вздыхаю и снова впадаю в забытье.

Когда я снова прихожу в сознание, чувствую себя немного лучше. Я пытаюсь приподняться и оглядеться. Я вижу на столе графин с водой и хочу дотянуться до него, но у меня ничего не получается из-за сильной слабости. Я делаю последнюю попытку схватить графин, но опять промахиваюсь и сбиваю на пол миску с мокрыми платками и еще какие-то предметы. Дверь комнаты открывается, поспешно входит старуха сиделка. Она что-то сердито бормочет и ставит кувшин подальше от меня.

Пока старуха возится, устраняя беспорядок, входит Акито и садится рядом с постелью. Я гляжу на него в немом страхе и делаю безуспешную попытку приподняться и поклониться.

— Как вы себя чувствуете? — спрашивает он.

— Хорошо, сэр, спасибо, — отвечаю я и удивляюсь бесплотной слабости своего голоса.

— Почему вы не ели продукты, которые я вам передал?

Я удивленно смотрю на него.

— Вы знаете, сколько вы пролежали без сознания?

— Сутки? — Я вижу по его взгляду, что это не так, и неуверенно делаю другое предположение. — Больше суток? Двое суток?..

— Девять дней.

Я ошарашенно молчу. Потом не нахожу ничего более умного, чем попросить прощения:

— Пожалуйста, простите меня…

— Почему вы ничего не ели?

— Откуда вы… знаете?

Акито сдержанно вздыхает.

— В любом случае, это обернулось к лучшему. Вы пережили тиф только потому, что голодали. Так сказал доктор.

Пауза.

— Прошу простить меня, сэр. Я готова вернуться к своим обязанностям.

— Ваша обязанность — поправиться и быть готовой к переезду в Японию. — Отвечая на мой изумленный взгляд, он поясняет: — Я отправлю вас в Японию через несколько дней. Вы будете жить в моей семье. Там вы будете в безопасности.

— Нет, не надо, — испуганно говорю я, забыв о том, что у меня нет права возражать.

— Если бы не я, вы бы умерли от тифа. Вам нужно выбрать, Рин. Пришла пора выбрать: я или лагерь?

— Прошу прощения, сэр… я бы хотела вернуться обратно в лагерь…

— Не будьте неблагодарной.

— Прошу меня простить… в лагерь… — упрямо повторяю я.

Я не такая уж героиня, как может показаться. Я просто уже привыкла выживать в лагере, а этот человек пытается навязать условия, о которых мне ничего не известно, и кто его знает, что меня ждет в далекой, пугающей и враждебной Японии. Если судить с такой позиции, я не только не героиня, а именно то, чем я являюсь: робкое и тихое создание, брошенное на произвол судьбы на просторах Второй мировой, которое просто имитирует сопротивление, пытаясь использовать свое эфемерное преимущество в вопросах выживания.

— Я понимаю ваше беспокойство, но это бесполезно, — терпеливо объясняет Акито.

Я упорно молчу.

— Давайте проведем переговоры, Рин. Разве есть кто-нибудь, кроме меня, кто мог бы позаботиться о вас?

Я продолжаю молчать.

— У вас нет никого. Я навел о вас справки. Ваши родные были эвакуированы из Шанхая в первые дни войны, но есть данные, что судно, перевозившее их, затонуло.

Я продолжаю молчать. Но это уже возмущенное молчание. Почему этот человек так свободно делает предположения о гибели моей семьи?

— Почему бы вам не положиться на меня? Без меня вы бы уже погибли. Вы бы умерли от тифа.

— Я бы хотела вернуться в лагерь, сэр… — бормочу я.

— Я предлагаю вам принять мои условия. Если вы откажетесь, я могу вас заставить. Подумайте над моим предложением. Поверьте, я не плохой человек.