Алла Мелентьева - Семья Рин

— Эми, а ты не хочешь пойти с нами? — спросила Лила. — Мы с Максом собираемся к фотографу. Тот японец еще здесь — вон, смотри, — дожидается за дверями.

Я вздрогнула — я еще не привыкла, что меня называют чужим именем.

— Ну… не знаю, — сказала я неуверенно.

Вообще-то мне не следовало отлучаться из приемного пункта, потому что здесь меня должны были встречать люди из семьи Абэ.

— Разве тебе не хочется получить отличную собственную фотографию совершенно бесплатно? — спросил Макс самым искушающим тоном. — Ведь ты же можешь ее потом подарить своему избраннику! Или показывать в старости внукам доказательство, как ты была хороша в молодости.

Они подначивали и уговаривали меня и в результате уломали пойти вместе к фотографу. Мне ведь и в самом деле очень хотелось получить свою бесплатную фотографию, и моя голова кружилась от только что обретенной свободы.

Юный посыльный привел нас в фотостудию Казо Тэрадзимы. Мы по очереди написали свои имена в регистрационном журнале. Я расписалась по привычке «Ирэн Коул», потом спохватилась, но было уже поздно исправлять, и я махнула рукой на эту оплошность — ведь речь шла всего лишь о фотографии. В определенный момент впоследствии эта роспись оказалась решающей при некоторых событиях.

Открылась дверь в студию, оттуда вышла красивая молодая японка, а за ней появился сам господин Казо Тэрадзима, щуплый бойкий японец средних лет, инвалид, передвигавшийся на костылях. После довольно беспорядочных переговоров на всех известных нам языках мы узнали, что он когда-то специализировался на снимках моделей для рекламного бизнеса. Сейчас заказы на рекламу иссякли из-за войны, но господин Тэрадзима продолжал подыскивать подходящие типажи и практиковать из чистого энтузиазма.

Макс в последний момент смалодушничал и отказался фотографироваться — он почему-то вдруг решил, что господин Тэрадзима может продать его снимки в журналы для гомосексуалистов. Мы с Лилой тоже стали колебаться, но господин Тэрадзима подкупил нас предложением выбрать для съемки любой наряд из его коллекции платьев и костюмов. У него был огромный гардероб с разнообразной одеждой, современной и старинной.

Возня с нарядами и позирование в студии оказались для нас роскошным развлечением после изнурительного двухдневного перехода по морю. Господин Тэрадзима поклялся, что снимки будут готовы в ближайшее время и он передаст их нам через ассистента.

Оживленные этим маленьким приключением, мы возвратились в наш лагерь на пропускном пункте.

Там был небольшой переполох — двое невзрачно одетых японцев кого-то искали. Один из них был подросток, второй — старик лет семидесяти. Старик с поклонами совал под нос всем входящим лист бумаги с именем того, кого они ищут, а юноша стоял у дверей и с отчаянием взывал к окружающим воплями, состоявшими из непонятных звукосочетаний, среди которых выделялось слово «ринсама».

Когда старик пристал ко мне, я вздрогнула и отшатнулась. Он что-то настойчиво говорил, но я сделала отрицательный жест, чтобы поскорей избавиться от него, и прошла на свое место в углу рядом с горой багажа семьи русских немцев.

Юный японец продолжал громко и безнадежно возглашать одно и то же обращение к пространству. Прислушавшись, я внезапно распознала в его речи искаженные слова «Эмилия Рихтер». «Ринсама» тоже стало понятным. Это было обращение ко мне: «Рин-сама». Рин — так назвал меня Акито Абэ.

— Рин? Ирэн Коул? Эмилия… э… Рихтер? Это, наверное, я, — спохватившись, неуверенно пробормотала я из своего угла за горой чужих вещей.

Оба японца как по команде обратились в мою сторону и немедленно устремились ко мне. Я испугалась — я боялась тогда всех японцев.

Они стали усиленно кланяться мне и что-то наперебой торопливо говорить. Я смотрела на них в полном остолбенении, не понимая ни слова, кроме «Рин-сама».

Видя, что я их не понимаю, они стали объясняться жестами, и кое-как до меня дошло, что они предлагают мне собрать вещи и идти вместе с ними. Я попыталась объяснить в ответ, что мне нужно дожидаться выдачи разрешительных документов, но они тут же предъявили мне эти бумаги — они уже сами получили их во время моего отсутствия.

Когда они выяснили, какие из вещей мои, они без лишних слов схватили мой чемодан, подхватили меня под руки и поволокли к выходу.

— Подождите! Что это? Что вы делаете? — в ужасе повторяла я, не смея даже повысить голос.

Но они лишь тащили меня за собой, что-то настойчиво приговаривая. Несмотря на формальную вежливость слуг из клана Абэ, вся сцена своей быстротой и внезапностью напоминала насильственное действие, похищение.