Ивайло Петров - Облава на волков

Я понял, что речь идет о Дочо Михайлове. Во время нашей встречи, да и на собраниях, он говорил как раз наоборот: сведением счетов с отдельными людьми и разбоем мы ничего не добьемся. Добруджа будет освобождена, только если мы будем действовать вес вместе и поднимем население на общее восстание. Одни говорят одно, другие — другое, поди разберись тут, где правда. Да и на что мне ихняя правда, пусть выцарапывают друг другу глаза, только бы нас в свои распри не впутывали. Нанести удар Дочо и Доктору в спину — это мне ничуть не улыбалось. Какие ни на есть, а все — болгары. К тому же и сильные. Как узнают потом, что мы вместе с полицией были против них, не сносить нам головы. Стал я этих из ВДРО отговаривать, но и они не больно церемонятся. Прямо сказали нам, что если мы не станем им помогать, они выдадут нас властям. Оказался я меж двух огней — куда деваться.

В конце концов принял я условия ВДРО. Одно, что своя рубашка ближе к телу, а другое — не верил я, что Дочо и Доктора поймают. Люди они опытные, неужто дадут полиции себя обойти. Ладно, но к концу августа дали нам знать, что мы должны явиться в село Гюллери. Поселили нас там в одном доме и велели ждать, пока позовут. Потом мы узнали, что в эти самые дни отряд Дочо вернулся из Добруджи и остановился на отдых в Дживеле. Выдал их лесник. Я его помню, из ВДРО он был, как звать только забыл. В тот же день прибыло в село пятьдесят человек полицейских и напали на них. Отряд Дочо укрылся в лесу. Тогда и нас пятерых призвали на помощь. Хотели отвести к полицейскому начальнику, чтоб он поставил нас в засаду, но я отказался. Полиция преследовала Карадемирева, а мы часто прикрывались его именем, так что полиция могла заодно сцапать и нас. Я сказал, что мы знаем лес лучше, чем полицейские, и что сами выберем себе место.

Стерегли мы два дня и две ночи, полицейские прочесали лес — никого. На третий день пришел человек и сказал, чтоб, как стемнеет, снимали засаду и ждали новых распоряжений. Есть, мол, сведения, что отряд Дочо добрался до соседнего села Бештепе, так что ночью можно будет перехватить его у границы. Мы пятеро стали совещаться, что нам делать дальше, и в это время у нас за спиной защелкали выстрелы. Метрах в пятистах от нас была маленькая рощица, окруженная полями. Видно, Дочо и Доктор, когда поняли, что в большом лесу их обнаружат, укрылись в этой рощице. Там бы их и не нашли, если б их не выдал Петко Мутафа. Он был из Дживела, я его тоже знал. В тот день он резал в поле кукурузу, и в полдень к нему подошел Доктор, попросил воды. Они были давно знакомы. Доктор попил, отнес баклагу своим товарищам, чтобы напоить их тоже, и вернулся к нему. Попросил его сходить без промедления в село и передать верному человеку, чтоб тот пришел к ним вечером. Мутафа запряг, поехал в село, сообщил тому человеку что надо, а потом отправился к старшему полицейскому и сказал, что в рощице прячутся какие-то люди.

Перестрелка продолжалась два часа. Мы стояли на опушке большого леса и не знали, что происходит. Потом глядим — в кукурузе мелькнул человек. Идет между Двумя рядками прямо на нас, но нас не видит. Вышел из кукурузы и тут на нас наткнулся. Это был Доктор. Без шапки, рубашка в крови, в одной руке граната, в другой — винтовка, а лицом белый как мел. Когда увидел нас в пяти шагах, хотел выдернуть у гранаты чеку, но я крикнул: «Доктор, у нас карабины за плечами, мы стрелять не будем. Не узнаешь меня?» Он смотрит на меня и молчит. Не узнал, да и узнал бы, в такую минуту разве кому поверишь? «Иди своей дорогой, — говорю, — будто нас и нет». Он молчит, не двигается. Одной рукой за чеку держится, дернет, и нам крышка, но и ему крышка. «Раз не веришь, — говорю, — вот мы кладем оружие на землю и идем с тобой, проводим тебя докуда хочешь». Сложили мы свои винтовки и гранаты в кусты. «Теперь, — говорит, — идите передо мной». Прошли мы около километра, он остановил нас и говорит: «Я тебя узнал, как же мне тебя не узнать! Я ведь к вам и шел, чтоб посмотреть, кто вы. Мы думали, что вы румынские жандармы, и взяли вас в кольцо. А теперь вы свободны. Благодарю вас от имени моих товарищей, и прощайте!» Он пошел вперед, а мы обратно, за своим оружием. Ничего не стоило выстрелить ему в спину, но мне сердце не позволило. Я вспомнил, как в ту ночь Дочо хотел нас обезоружить, а он сказал ему: «Дочо, мы ребят отругали, пусть теперь сами решают, будут ли они с нами работать или разойдутся по домам. Но с голыми руками нельзя их отпускать, румыны могут их перестрелять». По-доброму он с нами обошелся, и мы ему добром отплатили. В тот же вечер мы узнали, что Дочо и еще один из его отряда убиты, а двое слались.