Марта Кристенсен - Башня на краю света

И Девчонка-Глазелка из церкви оказывается вдруг совсем рядом — вот она стоит у рояля и поет, голосок у нее как мелкий белый песочек, струящийся между пальцами (так тебе представлялось), одета она в голубое платье, в распущенных каштановых волосах — синие ленты, и нет в ней ни тени смущения, хотя взоры всех присутствующих устремлены на нее.

Вещи, которые она тогда пела, тоже сохранились у тебя в памяти, и ты без труда можешь восстановить их названия: вначале старинный романс из времен бабушкиной молодости «Как покойно в лесу», затем «Колыбельная Аладдина» Хайсе и в заключение ария Керубино из «Свадьбы Фигаро» (правда, только ее начало). Это был коронный номер, и его пришлось повторить на бис. Все восторженно хлопали в ладоши, у Бабушки глаза сияли от радости, а Дядя Ханс поднял маленькую певицу на руки, отнес ее в столовую, где уже стояли на столе два высоких круглых миндальных торта, каждый с фигуркой танцовщицы на верхушке, и усадил на почетное место — между двумя виновницами торжества…

— А эта малявка — порядочная задавака! — сказала про нее Тетя Нанна, когда мы вернулись домой.

Ясный морозный вечер в канун нового, 1974 года, и я (Амальд Престарелый, Отживший Свой Век Воспоминатель) только что возвратился с одинокой экскурсии под усеянным звездами небосводом.

Я брал с собой корабельную подзорную трубу Отца, а цель моей экспедиции во Вселенную состояла в том, чтобы выследить комету, о которой последнее время так много говорят и пишут.

Комету поймать, увы, не удалось. Но взору предстало столько всего другого, поражающего воображение и радующего сердце. Все эти сияющие очеса ночи, которые ты узнал и полюбил еще в младые годы, — они и ныне дарят тебя своею близостью, с ними тебе в мире уютно, как дома! Семь верных негасимых фонарей Большой Медведицы, проглядывающие сквозь буйные пенные вихри северного сияния! Да, Большая Медведица все так же реет в вышине, непреходящая в веках, и ее грандиозный космический полет имеет лишь одно назначенье: приветствовать тебя и веселить тебе душу, придавая бренному земному мигу твоего бытия ореол вечности!..

Вот так сидишь и раздумываешь, в радостном нетерпении оттачивая карандаш над листком блокнота и стряхивая сор в заполненную пеплом пепельницу.

В радостном нетерпении — о да, и на то есть причины: ведь мы приближаемся в нашем повествовании к невообразимо, несказанно счастливой поре…

Ах, как такое описать?

Что ж, начнем хотя бы с того, что на дворе лето, самый разгар головокружительного лета, и нас со всех сторон обдают его дивные запахи и звуки.

Запах травы, и мха, и всех полевых цветов, запах хлеба, молока и торфяного дыма, скотного двора и сена, и вечерний запах высохшего белья, разложенного для отбеливания на лугу.

Звук переливчатого свиста кроншнепа в полдневный час и гортанной свирели вальдшнепа в сумраке ночи — и дребезжащие тоны старого бабушкиного фортепьяно!

И сквозь это все — всплески неистовой влюбленности, младенческий, только пробуждающийся, еще робкий и задавленный Эрос. Но какой безудержный, какой необузданный!

Ибо то головокружительное лето прошло всецело под знаком Меррит!

Отец с матерью отправляются на «Кристине» в Шотландию и Тетю Нанну тоже берут с собой.

Решено, что ты и Младший Братишка переберетесь на это время к Бабушке и девочка по имени Ютта будет приходить смотреть за Братишкой, Бабушке самой некогда, она привязана к своему фортепьяно и ученикам, а две твои тети, мамины сестры Кайя и Мона, не могут оставить работу в торговом заведении Рёмера…

Ютта жила неподалеку от Бабушки, в низком и длинном, дочерна просмоленном доме, средь зеленых холмов, где колыхались на ветру обильные травы и кивали головками цветы, в самом сердце этого головокружительного лета. При доме были сенной сарай и хлев со стойлами коров Звездочки и Пеструхи и коня Юпитера.

Луговые угодья Юттиного отца тянулись вверх от садовой изгороди дома «Память об Андреасе» до большой наружной каменной городьбы, за которой начинались предгорные вересковые пустоши. На этой зеленой каменистой полоске земли были свои холмы и низины, громоздились большие скальные глыбы с верхушками, поросшими вереском и черникой, здесь протекал и бурливый ручей, на берегу которого можно было лежать в траве и смотреть в медленно плывущее над головою облачное небо, забывая обо всем на свете, растворяясь в лазурных безднах и в веселом журчанье бегущей с гор воды.