Марта Кристенсен - Башня на краю света

И они ее больше не трогали.

Рука начальника цеха так и застыла в воздухе, но вот он провел ею по волосам, словно найдя ей наконец применение, и потом опустил.

— Хотите, я поеду с вами? — неожиданно предложил он. — Или, может, кто-нибудь из ваших товарищей по работе?

Она замотала головой.

— Нет, нет, я сама…

— Понятно. Ну что ж, вам, пожалуй, пора, фру Ларсен. И вот что: денька два-три побудьте дома, ладно? До тех пор пока… ну, в общем, дня три или сколько там потребуется. Да не забудьте свои вещи — что там у вас, плащ, сумочка… — Догадался ведь, что она так и ушла бы, если б он ей не напомнил.

Когда она стояла перед узким железным шкафчиком, где хранились ее вещи, собираясь всунуть ключ в замок, ноги вдруг опять отказались ее держать, и больше всего на свете захотелось взять и рухнуть мешком на пол, да так и остаться лежать навеки, и пришлось сделать над собой огромное усилие и напомнить себе, что сейчас от нее требуется, и непослушными пальцами, такими омертвелыми и бесчувственными, словно она целый день проработала на морозе, расстегнула она халат, сняла его и повесила на вешалку, потом натянула на себя плащ, взяла сумку и закрыла шкафчик на ключ. Потом она медленно спускалась по лестнице, и в ушах у нее стоял шум цеха, и где-то в самом дальнем уголке сознания промелькнула мысль: как же они сейчас там без нее, злятся, наверное, что ее нет у конвейера. Выйдя из здания, она растерянно приостановилась, вроде бы не узнавая пустынную площадь перед фабрикой, которую ей никогда не случалось видеть в это время суток, и внезапной острой болью поразила ее красота этого на редкость погожего дня.

Такси, слава богу, было на месте. Низкая черная машина, и прислонившийся к ней в ожидании пассажира водитель. Он и внимания не обратил, когда она подошла и стала рядом, только потом уже догадался вытащить из кармана записку, заглянул сначала туда, потом перевел взгляд на нее.

— Вы случайно не Эвелин Ларсен?

— Да, — сказала она и поежилась при звуке этого имени: увы, Эвелин Ларсен — это она.

— Вот как… Выходит, вы и есть моя пассажирка…

И, словно сообразив наконец, что клиент ведь нынче попадается разный, он распахнул дверцу.

— Ну что ж, прошу.

А когда они уже отъехали порядочное расстояние и он, ловко маневрируя, вывел машину за городскую окраину:

— В такую погодку одно удовольствие прокатиться куда-нибудь подальше.

Она кивнула.

— Да, — сказала она. — Погода сегодня прямо как нарочно.

Он с любопытством посмотрел на нее в зеркальце — кто его знает, что он за человек, подумалось ей, может, хороший, а может, из тех, кто, глядя на нее, уж обязательно мысленно покрутит пальцем у виска. Он уселся поудобнее.

— «Эвелин», — начал он. — Редкое, надо сказать, имя, мою вот родную тетку так зовут да еще как-то раз по телевизору слышал, а вообще — редкое имя.

— Да, редкое, мне, знаете, ни разу не встречалось.

— Да уж. Чего только люди не придумают, взять, к примеру, моего брата, назвали зачем-то Рандольфом. Чудное тоже имя. Рандольф!

— Да, — вежливо согласилась она, — тоже, конечно, чудное.

Но уж «Эвелин» — и того хуже, глупее не придумаешь.

— Эве-лин! — дразнили ее на все лады ребята во дворе и в сквере. — Эве-лин — жирный блин! Эве-лин — гуталин! Жирный, толстый, глупый блин!

Сестер ее, Карен и Виви, никто не дразнил, те были девочки как девочки, она же была какая-то не такая, она сама это чувствовала, хотя далеко не сразу до нее дошло, чем именно она «не такая». Ей ужасно хотелось быть похожей на Карен, и одно время она упорно пыталась внушить себе, что и в самом деле похожа на свою старшую сестру, такую хорошенькую, с такими чудесными каштановыми волосами, но, убедившись, что ее претензии нелепы, она уцепилась за мысль, что тогда, значит, она похожа на младшую, не такую, правда, хорошенькую, зато более живую, курносенькую и веснушчатую, но и тут ничего не вышло.

— Карен похожа на меня, — с гордостью говорила мать, — а Виви у нас — вылитый отец. — И добавляла задумчиво: — А в кого же у нас, интересно, Эвелин?

Между прочим, мать всегда настаивала, чтобы Карен присматривала за ней, когда они отправлялись гулять в сквер или когда их всех троих посылали за чем-нибудь в город.

— Будь умницей, держи ее, пожалуйста, за руку, когда будете переходить улицу, и смотри повнимательней, — наказывала мать, имея в виду вовсе не Виви, которая как-никак была самой младшей из них, не за ней почему-то надо было присматривать. И Карен всегда возмущалась — не желает она водить за ручку эту дуреху, и почему это ее обязательно всюду надо брать с собой, сидела бы дома, — и, сердито дернув ее за руку, тащила за собой через улицу, пока мать еще могла видеть их из окошка, а потом отпускала и приказывала идти сзади, не ближе чем в пяти шагах; вспоминая позже свое детство, она всегда представляла обеих своих сестер, и старшую и младшую, только так, со спины, — о, вечно эта спина перед глазами, такая прямая и такая коварная.