Иван Арсентьев - Преодоление

— Обидно-то как!

— Ужас что!

Карцев вышел из будки, постоял, глядя в блеклую даль, подумал и решил посмотреть своими глазами, что натворил в кирюшкинском саду предательский заморозок.

Возле чумазого самосвала возился не менее чумазый Хобот. Карцев попросил его съездить к вишняку. Поехали.

Вернулся на буровую хмурый. Вчерашнего, радующего глаз сада словно и не было. То есть деревья стояли по-прежнему ровными рядками, да только цвет на них пожух, закоржавел. Белые угольки бутонов, тлевшие на ветках, погасли. После столь жестокого обморока им уже не оправиться, не ожить. Пройдут сутки-другие, цвет осыплется, и будет ветер раскачивать одни голые прутья…

Сказав Шалонову, что у него неотложные дела, Карцев отправился в Венеру: Валюха, наверное, давно уже встала и глаза проглядела дожидаючи. Карцев пошагал прямиком через степь. Повсюду заметны были печальные следы гибельного заморозка. Ветер не шевелил поникшие зеленя, только в пологой балочке, где вчера Карцев встретился с Валюхой, ничего не изменилось. Колючий, дикий, каленный всеми ветрами и морозами шиповник розовел в полном цвету.

«Силен ты, брат, однако…» — развел Карцев руками и потянулся к кусту сломать для Валюхи ветку попышнее.

Валюхи на квартире не оказалось. Возле подушки на кровати, застеленной с потрясающей аккуратностью, лежала бумажка. Карцев прочел. Записка была веселая, хорошая.

«Милый беглец! Нигде не спала я так сладко, как на этой утилькровати… А когда проснулась — пожелала одного: заболеть. Да, заболеть и лежать долго на твоей подушке с закрытыми глазами и дышать тобой.

Но, на беду, в один бок мне втыкается «квадрат гипотенузы», а в другой — выговор Хвалынского за невыход на работу. На спинке стула висит измятый, как мочалка, мой «маскхалат» — вещественное доказательство нашего легкомысленного поведения… Не хочется, а надо вставать и отправляться на попутке в Нефтедольск. Что делать? Жизнь!

Жду тебя, дролюшка, во все дни и ночи, в любой час, в любую погоду, в любом месте на земле.

Твоя прогульщица.

P. S. Сознаюсь в содеянном преступлении: украла твою карточку. Если сегодня не приедешь, то хоть на нее посмотрю. Не казни, а милуй грешницу с 22–летним стажем. Что поделаешь? Жизнь!»

Карцев взглянул на стенку — точно! Злосчастная фотокарточка, возвращенная недавно Степанидиным племяшом Пашкой, исчезла опять. Смеясь, покрутил головой.

Ему приятно было сознавать, что с нынешнего дня надо обязательно куда-то торопиться, думать о ком-то, заботиться. Конечно, сейчас он переоденется и… тут Карцев увидел на столе еще одну бумажку, и странная тревога охватила его. Бумажка лежала «вверх ногами», но он и так сумел охватить взглядом напечатанное жирно слово: «Повестка».

Подошел, поставил ее «на ноги». Это было предписание военкомата. Такому-то, проживающему там-то, на основании статьи такой-то надлежит явиться с документами для оформления отправки в авиачасть на переподготовку летного состава.

Карцев повертел машинально в руках повестку и так же машинально усмехнулся: «А военком, видать, склерозом не страдает… Что ж, солдат есть солдат, пушка есть пушка, как любил говорить командир авиаполка. Значит, брат, еще полетаешь! И на том спасибо…» Сел у стола, задумался. Впереди две недели на сборы, на переезд, а там кабина тренажера, катапульта, барокамера, классы вооружения и наземной подготовки, полеты на спарке, ввод в строй… Много еще ступеней надобно отсчитать, прежде чем поднимешься в высокие зоны перистых облаков. Карцев закрыл глаза и увидел себя в высотной среди товарищей одевающим летное снаряжение, увидел утренний аэродром, блестящие под косыми лучами полосы бетонки… Даже керосином откуда-то потянуло — знакомым запахом могучих сверхзвуковых машин.

Да, пришло все-таки время — раздался зов, и летчик бессилен не подчиниться ему: тяга к небу — в крови человека. Когда оно призывает к себе, истинный летчик делается глух ко всему остальному на свете, его волнует одно: скоро ли знакомый гул турбины за спиной оповестит на своем языке, что наступила минута, что человеку, сросшемуся корнями с землей, пора оторваться и унестись ввысь наперегонки с восходящим солнцем.

«Интересно, однако, каким образом ребята увертываются от ракет… Туго, наверное, бывает им… — подумал Карцев мечтательно и вдруг выпрямился. — А Валюша? Что же это получается? Стоит нам только приблизиться друг к другу, как тут же, словно в насмешку, судьба делает нам подножку! То на курсы меня, то на сборы, а Валюша остается. Нет уж, на сей раз мы сами сделаем подножку судьбе».