Иван Арсентьев - Преодоление

— Я говорю о таком чувстве, когда маешься, как полоумная, ни дня, ни ночи тебе, и радуешься, и страдаешь, все вытерпишь и все простишь, потому что не можешь по-другому. А без сердца, что ж… Какое счастье от одного ума?

Саша густо покраснела, спросила колко:

— Тебя, кажется, не очень-то радуют добрые перемены в моей судьбе? Ты завидуешь мне, да? Но разве я виновата в том, что жизнь твоя дала трещину?

Валюха резко встала, громыхнула стулом. Горькие морщинки пролегли в уголках губ.

— Что ты знаешь о моей жизни? Что?

— Ничего не знаю. Ты скрытная. Мне просто по-человечески жаль тебя. С мужем развелась, живешь одинокой… Уж мне-то известно, как это несладко, но помочь ничем не могу. Сытый голодного не поймет…

Кровь бросилась в лицо Валюхе. Она прищурилась, сказала дрогнувшим глухим голосом:

— Перепрыгни, сытая, прежде, потом скажешь гоп! Вишневые лепесточки, садик в цвету… Все будут о тебе говорить! Кому ты голову морочишь? Мне? Я-то понимаю, какую ты судьбу уготовила Карцеву!..

Они посмотрели друг на друга в упор, и одна прочла, что было во взгляде другой, и обе поняли недоговоренное так, как и надо было понять. Вмиг все обнажилось до конца. Саша побледнела. В груди что-то больно и тоскливо сжалось, ослабевшие ноги подкосились.

— Так вот в чем дело! — прошептала она, опустившись бессильно на стул.

Валюха потерла ладонями оледеневшие щеки, повернулась, распахнула ногой дверь и ушла не оглядываясь.

Было еще довольно рано, часов шесть вечера. На окраинных улицах, как обычно в праздничные дни, — безлюдье. Только на скамейках у ворот судачили старухи о житье-бытье. Валюха, чернее тучи, торопливо шагала по самой середине мостовой, опустив голову, словно спешила куда-то по неотложному делу.

Предзакатное встречное солнце слепило глаза. Скучающие женщины, собравшись у ворот пестрыми кучками, глядели с любопытством на нее: гульнула, видать, деваха что надо! И ухмылялись вслед: дескать, раздайся, море!.. А Валюха, глухая ко всему, словно затвердевшая, не обращала ни на кого внимания. В голове мысли не мысли; а так, какая-то нелепица яростная и липкая, точно паутина. Она мешала решить что-то очень серьезное, важное, без чего дальнейшая жизнь казалась немыслимой.

В эти минуты Валюха ненавидела себя, как заклятого врага. Сгубить свое счастье собственной рукой! Оттолкнуть любимого из-за глупой боязни быть ниже его, быть зависимой.

Валюха замедлила шаги, встрепенулась.

— Нет, нет! Надо повидать Карцева! Встретиться с ним еще раз! Пусть последний — до того, как произойдет это… в саду вишневом…

«А зачем мне видеть его? Что принесет такая встреча, кроме боли, кроме унижения? Поздно… Теперь уж поздно, крест».

Валюха погасла, чувствуя себя смертельно усталой и враз постаревшей.

Сзади бешено задудел автомобиль. Валюху опахнуло вонью бензина и горячей пылью. Брязгнул металл, заскрипели тормоза.

— Куда прешь под колеса, тетеря глухая? Мало вас давят, таких-сяких!

Валюха съежилась, взглянула мельком через плечо. Сердце дико застучало. Из кабины самосвала размахивал кулачищем разъяренный Хобот, изощряясь во всех красотах шоферского диалекта…

«Не хватало б еще попасть под колеса…» — подумала Валюха уже спокойно, увидев его. Происшествие разозлило и рассмешило. А Хобот — тот положительно обомлел. Потер лапищей свой нос, ставший еще чернее от автомобильного «крема», пробормотал растерянно:

— Что же ты, это, так вот ходишь, вроде не по-человечески…

Он вылез из кабины, хлопая глазами, блестя вспотевшим лицом. Встал напротив Валюхи:

— Куды спешишь? На тот свет?

Валюха собралась было отпустить ему парочку подобающих в таких случаях слов, но только буркнула:

— Не твое дело, куды спешу! Раскудыкался…

— Садись, душа моя, подвезу!

— На тот свет?

— С тобой… хоть на Луну! — оскалился Хобот, пуча повлажневшие глаза на треугольный вырез кофты на груди Валюхи. Вдруг помрачнел, махнул рукой. — Эх, житуха шоферская распроклятущая! Людям праздник, а тут загоняли как собаку!

— Небось левака подрядился зашибить, бедняга?

— Я — левака? Отчебучила. С нашим завгаром как бы не зашибил! Держи карман шире.

— Да ну вас с вашим завгаром!

Валюха зыркнула туда-сюда. Затянувшееся тротуарное собеседование начало привлекать внимание зевак.

— А то садись, душа моя, прокачу! Карета — люкс! Тьфу! — плюнул свирепо Хобот под колесо.

— Сказано — спешу! Не один ты калымишь по праздникам…

Валюха вдруг поперхнулась. У нее даже дух захватило от возникшей внезапно отчаянной решимости. Подняла глаза, посмотрела на Хобота так пристально и нежно, что того в жар бросило. По лицу расплылась глупая, заискивающая ухмылка. Валюха, почувствовав уверенность, уже по-хозяйски властно посмотрела на него.