— Копченая баба дольше сохраняется. От дыма только цветочки-лепесточки вянут.
Карцев понял намек, промолчал. Валюха потянулась к нему, спросила ревниво:
— Дроля, а ты по правде влюбился в Сашку?
Карцев подумал, тщательно подыскивая слова. Он знал, как много будет значить для Валюхи то, что он скажет сейчас. Но особенные слова не приходили на ум, и он сказал то, что было на самом деле:
— Если нет любви настоящей, люди выдумывают хоть какую-нибудь. Потом постепенно привыкают и перестают отличать истину от выдумки. Без любви трудно.
— Значит, ты все же любил Сашку?
— Нет, видимо… Ты всегда стояла между нами.
Валюха хотела было рассказать о серьезных и далеко идущих Сашиных планах, о цветущем вишневом садочке, но сейчас ей было так хорошо, что не хотелось омрачать минуты тяжкими воспоминаниями, и она только повторила:
— Платонически… Что же, некоторые люди могут есть помидоры и без соли…
Карцев завозился в кустах в поисках топлива, а Валюха пригрелась, задремала. Дровишек Карцев не раздобыл, только ободрался до крови. С севера все ощутимей потягивал резкий, холодный ветер. Карцев смел золу, нарвал травы и застелил нагретую землю в том месте, где горел костер.
— Погрейся, Валюта, на охотничьей печке.
Она легла на спину и блаженно вздохнула.
— Убить меня мало! — воскликнула она страстно и закрылась косынкой, стыдясь показать любимому свое счастливое лицо.
Небо на востоке побледнело. Стало чуть брезжить. Мягкая лиловатая полоска наметилась над горизонтом. С каждой минутой холодало все сильнее, воздух делался прозрачным и хрупким, точно стеклянным.
— А чего нам, собственно, таиться, как семиклассникам? Пойдем, Валюша, со мной, — сказал Карцев. Сказал так, наверно, как не говорил никогда никому.
Короткий полушепот нарушил сладкую дрему, проник к самому сердцу Валюхи, и оно отозвалось взволнованно и благодарно. Валюха посмотрела изумленно-радостным взглядом, словно выглянула из своего, никому не известного мира, затем потянулась, выпрямила расслабленное истомой тело. Спросила:
— Куда ты зовешь меня, дроля?
— К себе.
— Ой, страшно! У тебя строгое ГАИ…
Карцев усмехнулся уголками рта, вообразив на секунду Степаниду в милицейской форме, с полосатой палкой в» руках. Повторил твердо, по-командирски:
— Пошли без разговоров. Бр-р-р… И откуда такой холодина собачий!
О, как невыразимо сладко было Валюхе покоряться этому повелительному голосу, подчинять себя бездумно чужому желанию!
Карцев обнял ее круглые плечи, закутал в пиджак, повел знакомой дорожкой в Венеру. Они шли на зарю, на голосисто-заносчивый переклик петухов, оглушенные и очарованные безумно запутанной ночью, не слыша ни гула машин, ни тревожных людских голосов, что раздавались вдали за мохнатым, поседевшим к рассвету бугром.
Там происходило что-то необычное.
* * *
Настырный солнечный лучик пощекотал нос, проник сквозь сомкнутые веки и разбудил Карцева, который лежал на полу у стены на тощем матрасике, снятом с кровати. Спина и бока ныли, словно ему навтыкали тумаков. Взглянул на часы — ого! — полдевятого. Вскочил, подвигал плечами разминаясь. Подошел к Валюхе.
Она спала на его койке, положив ладонь под розовую щеку, мерно дыша и чуть улыбаясь во сне. К сердцу Карцева волной прилило тепло. Он поднял сползающее одеяло, осторожно укрыл им Валюху и не удержался, чтоб не поцеловать ее круглое, как налитое яблоко, колено.
Одевшись наскоро, Карцев черкнул записку. Оставив ее на стуле поверх одежды, вышел во двор.
Ни черта себе май! — крякнул он, отдирая примерзший сосок умывальника. Поплескав себе в лицо ледяной водой, вернулся в избу надеть теплую куртку, иначе на буровой продерет до костей.
Прозрачное, стылое утро. Щетинистые поля, непонятно поблекшие за ночь, искрились в лучах холодного солнца.
Едва распустившиеся листья кустов покорно никли, осыпанные инеем. Под ногами сухо потрескивали отвердевшие былинки травы, застигнутой врасплох заморозком.
Идешь и словно давишь каблуком рассыпанные висюльки от люстры.
Часов в двенадцать Карцеву позвонил Бек. Поговорили о вчерашней «рыбалке», о новых знакомых — боевых соратниках председателя Кияна, затем Бек сокрушенно сказал:
— А вишневочка-то нашего Максима Терентьича в этом году тю-тю!
— Почему тю-тю?
— Прахом вишня пошла. Заморозок весь цвет пожег. И окуривание не помогло.
— Неужели все погибло?
— Поезжай, увидишь…
Читать дальше