Иван Арсентьев - Преодоление

Киян увез свою добычу на днях, а сегодня опять заявился, не иначе как решил еще чем-нибудь поживиться за чужой счет. Лиха беда начало!

Увидав приближающегося мастера, председатель двинулся навстречу. Сказал, поздоровавшись:

— Заскочил на минутку, Виктор Сергеич, пригласить вас на рыбалку девятого мая. У нас в колхозе несколько фронтовиков бывших, так мы каждый год вместе отмечаем День Победы по-фронтовому. Решили вас пригласить в нашу кают-компанию…

Карцев посмотрел на него несколько озадаченный, сказал, замявшись:

— За приглашение спасибо, только я, к сожалению, не ветеран.

— Ну, к сожалению или не к сожалению — это еще вопрос… Ветеранов мы пригласили само собой. Кожаков, Бек, Искра-Дубняцкий, хотя и жмот он, каких свет не видал. И от молодежи вашей будет представитель — Ваня Шалонов. Все вы нам крепко помогли.

Киян попрощался и, уезжая, взял зачем-то с собой Сашу, а Карцев долго ходил по буровой задумчивый. Сегодня обычный рабочий день, ничего особого, кажется, не случилось, и все же появилась какая-то новизна. Из головы не выходило утреннее посещение вагончика-гостиницы, откровенная довольная улыбка Саши и огромные Валюхины глазищи, полные накопившейся тоски. Всякие способы перепробовал Карцев, но так и не смог стать равнодушным к Валюхе. Изо всех сил старался возненавидеть ее, но успеха так и не достиг.

«Что же делать?» — думал он. Не давало ему памятное прошлое никакого спуску, но он не хотел признаться, что потерпел поражение, что не в силах отказаться от радостной тяжести, которую нес в себе уже долгое время. Карцев ходил и думал, и от этих раздумий самому делалось тоскливо. Размышляя, он забрался в такие дебри, что под конец сам над собой расхохотался. Этим и завершился приступ пессимистического настроения. На смену возникла лихорадочная жажда деятельности. Работа отвлекала от мрачных мыслей, в ней было спасение, и Карцев принялся работать со всей вахтой, занимаясь явно не своим делом, чем еще больше раздражал Шалонова, ибо тот заподозрил, что мастер почему-то перестал ему доверять.

Во второй половине дня появился Середавин. Он был тоже не в духе, и через пять минут два мастера схлестнулись из-за какой-то оснастки то ли приспособления и спорили битый час. Затем, мирно перекусив, залезли в двуколку, влекомую Кукурузой, и отправились за десять километров на строящуюся буровую выяснять истину на месте.

Солнце поднялось к зениту, и светлая лазурь неба подернулась сизой дымкой. Справа блеснула и пропала речка, с левой стороны по изволоку встряхивала на ветру гривами сочная озимь. Машина Кожакова бежала полевой дорогой, кренясь и поскрипывая на ухабах. Упругий встречный поток воздуха, насыщенный ароматами трав, врывался под вылинявший тент кузова, шуршал в ушах.

Рядом с сидевшим за рулем Леонидом Нилычем клевал носом подоспевший Искра-Дубняцкий. Он, как и хозяин машины, нарядился в выходной костюм и повесил ордена и медали. Позади сидел Бек — тоже при всем параде; по бокам от него скромно покачивались Карцев и Шалонов, а в ногах у них трясся небритый Маркел. Он напросился в последнюю минуту, поклявшись, что будет тащить бредень по самой глубокой воде забредающим. Он, знаете ли, давно мечтал порыбачить, поскольку ужасно обожает жареных окуньков.

— Ладно, садись, — сказал Кожаков, снисходя к его слабости, но сидящие в кузове и не подумали подвинуться, чтобы дать ему место. Бек заявил, что не намерен из-за него мять свой парадный костюм, потеснить же Карцева или Шалонова не позволяла Маркел у субординация. Так и пришлось заядлому рыбаку вместо мягкого сиденья трястись на железном днище «газа», согнувшись в три погибели, да еще терпеть на ляжках своих острые каблуки шалоновских полуботинок.

Рыбаки очень хорошо были осведомлены о фауне всех протекающих в округе рек. Знали, что главным достоянием Кирюшки является зеленая жаба, в Пожненке также преобладает жаба, но только черная. «Мимикрия!» — с ученым видом объяснил Шалонов странное различие в окраске кожи земноводных одного рода.

— Брось загибать! Откуда в наших местах взялась мимикрия? Замазюкались нефтью, оттого и черные, — внес ясность Маркел.

Шалонов словно того и ждал. Ехать по пустынным местам, когда ничто не привлекает взгляда, кроме бесконечных далей, скучно, и он от нечего делать принялся донимать Маркела рассказом о какой-то экспедиции, которая якобы тщетно пыталась извлечь хотя бы одну захудалую рыбешку из здешних рек в радиусе пятисот километров. Речь Шалонова сводилась к тому, что настоящая поездка для Маркела абсолютно бесперспективна, и напрасно он задается вкусить жареных окуньков. То ли дело рыбные промыслы на Каспии!