Иван Арсентьев - Преодоление

— Мы руководствовались высокой сознательностью нашего рабочего класса! — с пафосом воскликнул председатель, передернув плечами.

— А почему взято два месяца, а не три? Кому нужна такая не сообразная ни с чем гонка? — спросил въедливо Карцев, а сам подумал: «Сейчас он скажет: для государства. Еще бы! Самая удобная вывеска!»

В воображении Карцева мгновенно возникла крайне непривлекательная картина. И он уже не мог удержаться, чтобы не высказать вслух свои соображения. И высказал.

Председатель бурового комитета беспокойно заерзал. Оглянулся раз, другой на начальство, прошептал, нервно постукивая карандашом:

— Видали? Мыслящий интеллигент поселкового масштаба!

А Карцев все говорил.

Начальство хранило молчание. Тогда Бычков постучал требовательнее:

— Позвольте, Карцев, позвольте! Вы отдаете отчет своим словам? Это же… это ж явная фальсификация! Огульное охаивание принципов соцсоревнования! Вы ответите за это!

Раздались возгласы:

— Какая такая фальсификация? Правильно человек говорит!

— Чего рот затыкаете?

— Когда сам был работягой, не такие речи пускал!

— Вишь, борец за интересы!

Хвалынский слушал, подперев ладонью голову, затем откинулся назад, сказал негромко:

— Беспокойство бурильщика Карцева вполне естественно. Элементы казенщины в соревновании у нас, к сожалению, существуют. Но в данном случае Карцев несколько сгустил краски…

— Нет, Петр Павлович! За реальные, выполнимые обязательства я… мы все… выложимся! — воскликнул Карцев запальчиво.

— Где уж тут выполнять повышенные обязательства! Успеть бы только вытаскивать из скважины посторонние предметы… — произнес Середавин с постной улыбкой. Но укол его, рассчитанный на аплодисменты, не пришелся рабочим: какая бы смелость ни была, пусть даже безрассудная, она вызывает скорее зависть, чем насмешку.

Кожаков обменялся несколькими словами с Хвалынским, встал и предложил: сегодня обязательств не брать, обсудить еще раз во всех вахтах бригады, а затем собраться на неделе и принять повышенные, но выполнимые обязательства.

С тем и разошлись.

Пока тянулась на конференции волынка, наступил вечер. Над далекими почерневшими холмами показалось полированное кружало луны, и степь смутно засеребрилась, зазвенела сонмом кузнечиков. Черствая накаленная земля млела в истоме, дыша сухо и горьковато полынью. От Кирюшки, из сыроватого провала оврага попахивало цветущим в мочажине дударником.

Выйдя из будки, Середавин окликнул Карцева:

— Пойдем-ка, дело есть… Поговорим.

Начальство и рабочие садились в машины, чтоб ехать по домам, а мастер и бурильщик, несколько озадаченный неожиданным приглашением к разговору, направились в сторонку от вышки. Карцев не догадывался, какое дело нашел для него Середавин на ночь глядя. Вынул сигарету и, закуривая, посмотрел при свете спички ему в лицо.

Когда поравнялись с ящиками, в которых хранился запасной инструмент, Середавин сказал: «Садись» — и сам сел, кряхтя, медленно вытягивая ноги.

— Седалищные нервы, пропасти на них… — проскрипел он. — Да… Ни змеиный, ни пчелиный, никакой яд не помогает. Да… Раздраконил нас Хвалынский… Ну, да ладно, я на него не обижаюсь. Мужик он ничего, хоть и директор.

«Врешь! Где там не обижаешься! Видали, какой ты вылетел из будки…» — подумал Карцев и спросил:

— О каком деле речь?

— Не спеши. Надо поговорить по горячему, так сказать, следу. Ты, вроде, парень с мозгой в голове, а продолжаешь свое, лезешь на стены, как… как школяр какой-то самым зряшным образом. Серьезно.

Карцев насторожился, спросил, какие такие стены он имеет в виду.

— Да хоть бы обязательство. Ну, скажи на милость, зачем было поднимать шум из-за пустяка? Доказывать, что обязательство-де липовое, что его выполнить нельзя и так далее? Может, ты думаешь, и председатель буркома на самом деле боролся тут за правильную линию? Хе! Идея у него одна: потрафить начальству. Я его давно знаю. Он еще когда строгальщиком околачивался в механических мастерских, все в люди лез… А ты трепотню его за чистую монету принимаешь!

Карцев молча курил.

— Вот и на меня ты давеча накинулся ни за что.

— Так-таки ни за что? — холодно усмехнулся Карцев.

— Ни за что. Почему я согласился с его шпаргалкой, сказал: поднатужимся и выполним обязательства? Да чтоб не дразнить гусей попусту, вот почему! Нашему брату возражать не положено, требуют звонить — звони! Это входит в должностные обязанности. Да-да! Святая истина.