Александр Проханов - Надпись

- Знаете, какая-то нас тесемочка связывает, честное слово. Сначала ваш брат Рудольф нас познакомил как бы случайно. Затем ваш уютный дом, где собрались на тайный совет вельможные мужи, среди которых я вдруг обнаружил Стремжинского, моего шефа, а он накануне сделал мне загадочные намеки, словно предрекал этот вечер. Кто-то из влиятельных посетителей вашего «салона» способствовал успеху моего друга, архитектора Шмелева - через головы чиновников направил проект его Города Будущего на Всемирную выставку в Осако. И вот теперь мы с вами сидим как ни в чем не бывало. Встреча, о которой мечтал, на которую не смел надеяться, вдруг состоялась. Словно нас привели сюда на невидимой, связывающей обоих тесемочке.

- Интересно, сколько этой тесемочке виться? - засмеялась она, и черное, с рубиновой искрой вино заколыхалось под ее белыми пальцами. - И сколько будет на ней узелков? Должно быть, такая ниточка связывает всех людей, но только они об этом не знают. Знаете, эти античные пряхи, Парки, которые сидят и прядут нить жизни. «Парок бабье лепетанье…» Глядишь, и порвалась пряжа. Вот этой хрупкой нитью мы и повязаны.

Ее глаза меняли цвет и ширину зрачков, а голос менял тембр, как это случается у лесной певчей птицы, которая вдруг засвищет гулко и сладостно, с нежными переливами, а потом вдруг замрет и через мгновение возьмет совсем иную ноту, выше или ниже, отчего у слушателя сладко остановится сердце.

- Вы правы, я очень чувствую эту нить, - поспешил он согласиться, не слишком понимая, о чем говорит. - Иногда эта нить тянется напрямую, от человека к человеку, от события к событию. А иногда вдруг уходит ввысь, в чьи-то невидимые властные руки, и лишь потом спускается обратно на землю. Соединяет людей, которые не должны были встретиться. Сочетает события, не имеющие логической связи. И тогда мерещатся удивительные совпадения. Происходят нежданные встречи. Обнаруживаются необъяснимые случайности. Может, и с нами такое?

- Я узнала о вас раньше, чем вы обо мне. Мой брат Рудольф очарован вами, рассказывает о вас постоянно. Все уши мне прожужжал. Прочитал вашу книгу и говорил о ней столько лестного, что мне захотелось ее иметь. Захотелось познакомиться с вами. Признаюсь, Рудольф по моей просьбе устроил наше знакомство в Доме литераторов. А потом благородно ушел под дождь, оставив нас вдвоем в машине. Потом передал мне ваш подарок - книгу…

Он вдруг почувствовал себя неуверенно и стесненно. То начинал неловко умничать, путаясь в непроверенных, непродуманных мыслях. То впадал в неуместный флирт, пугаясь показаться навязчивым и бестактным. Искал простых естественных слов, которые бы могли их сблизить, избавить от утомительных фраз, без которых можно просто протянуть руку, коснуться ее хрупких пальцев с кольцом.

- Вы сказали о вашем брате - произнес он, хватаясь за ее последние слова. - Рудольф - удивительный человек. Такое ощущение, что он постоянно излучает вспышки, как зеркало. И, как зеркало, имеет две стороны - сверкающую, яркую, и обратную - глухую и темную. Две эти сущности борются в нем непрестанно и придают эту пугающую неповторимость. У меня даже есть искушение сделать его прототипом одного из моих героев. В этом герое постоянно сражаются божественный свет и адская бездна. Борьба невыносима и в конце концов приводит героя к гибели. Я только не могу придумать истоки этой мучительной двойственности.

- Вы угадали, мой брат - один из самых незаурядных людей, каких я знаю. Природа наделила его талантом, пылкостью, честолюбием. Ему внушали, что его ждет блистательное будущее. Учили языкам, наукам, танцам, блестящим манерам. Высокие покровители сулили карьеру военного дипломата, с детства взращивали в нем интеллектуала-разведчика. Но потом произошел слом. Сталинская элита не состоялась, ее задушили в зародыше. Брат пережил катастрофу. Пил ужасно, совершал безумные поступки, едва не попал под суд, опустился. Только благодаря непомерным усилиям, собственной воле и помощи близких, в том числе и моего мужа Марка, он поднялся на ноги. Получил сносную должность в министерстве. Но, конечно, надлом остался. Больная трещина сохранилась. Чутьем художника вы уловили его внутреннюю драму, его духовное противоречие.

Коробейникову вдруг стало необъяснимо легко. Он почувствовал себя свободным, изящно и точно выражающим мысли. Почувствовал, что он ей нравится, ей интересен. Необязательный разговор, который они ведут, лишь скрывает их молчаливое влечение друг к другу. Это влечение с каждым незначащим словом растет, созревает, словно сочный, с алым отливом, плод, скрываемый тенистой листвой. Еще немного, еще несколько фраз, и плод чудесно отяжелеет и оторвется. Коробейников ощутил ладонью тяжесть и прохладу спелого душистого яблока. Мысленно поцеловал ее мягкие, потемневшие от вина губы.