Александр Проханов - Надпись

- Как бы не опоздать, брат… Ведь Господь может от нас отвернуться…

Сурово сказал и пошел к выходу, слабо светлевшему в черной толще.

Они выбрались за монастырские стены, откуда открывалось небо с высокой, близкой грозой, розовыми и голубыми рытвинами зарниц. Огромное, белое яйцо лаборатории казалось набухшим, пульсирующим. Вокруг него дрожал и светился воздух. Оно перезрело. Разбуженный ненастьем, в нем проснулся и стучал птенец. Ветер овевал исполинское яйцо, железно свистел в бурьяне, туманил оранжевые огни городка. Было слышно, как шумят над рекой раздираемые ветром ивы и булькает вода. Гроза была осенняя, сухая, пропитана больным электричеством, от которого подымались волосы, начинала болеть голова.

Отец Лев вдруг опустился на колени у откоса, воздел руки. Его черная скуфейка, задранная вверх борода, раздуваемый подрясник озарялись беззвучными вспышками. И тогда Коробейников видел выпуклые, безумно блестящие глаза, белые зубы в открытых губах.

- Господи, сокруши Сатану!… - молился он, глядя на фосфорно-белое яйцо, просвечивающее изнутри мерцающей плазмой, словно там ядовито дышал огромный птенец. - Господи, яви свою силу, сокруши Сатану!… Христос милосердный, спаси Россию!… - Ветер ревел в развалинах, будто их расшатывали великаны. С деревьев срывались суки и с треском летели в небе. Отец Лев восторженно и безумно взывал к небесам, моля Господа явить непомерную мощь, поразить поселившегося в жутком яйце дракона, пронестись очистительной бурей над обездоленной Россией, испепелить на ней скверну. - Господи, верю в тебя!… Верю в твою любовь, в твой праведный гнев!…

Коробейников задыхался. Было страшно от безвоздушного, мерцающего пространства, красных и синих зарниц, пророческого горлового клекота, которым в худеньком и немощном отце Льве вещал могучий невидимый дух. Ветер дул с такой силой, словно срывал с земли жизнь, выдирал с корнями стволы, выплескивал из реки вместе с рыбами воду. Яйцо было окружено фиолетовым свечением. Вокруг него извивались электрические молнии, проникали сквозь скорлупу, жалили кого-то внутри. Яйцо вдруг начало продавливаться, морщилось, разрывалось на лохмотья, сквозь которые прорывались вольтовы дуги, ручьи голубой плазмы. Раздался громкий хлопок. Коробейников почувствовал, как через реку, из расколотого яйца, принесенное ветром, ударило спертое тепло, влажное зловонье. Яйцо распалось, и из него наружу, похожий на птичий скелет, вырвался пучок плазмы, колеблясь, улетел в небеса, словно скорлупу покинул перепончатый хвостатый дракон. Колыхались на земле белые лохмотья, в них что-то горело. Ветер срывал липкий огонь и хлопьями нес по небу. Отец Лев упал на землю лицом, ужасаясь, не смея взирать на явленное жестокое чудо. Коробейников, потрясенный, не знал, что это было, - слом параболоидной, не выдержавшей ветра конструкции или явленное ему в назидание божественное чудо.

Они сидели в кафе на Новом Арбате с Еленой Солим. Пили вино перед огромным стеклом, за которым струился вечерний, акварельно-размытый проспект. Бежала бесшумная толпа, похожая на сонмище крылатых существ. Вспыхивали первые водянистые фары автомобилей, будто проносили графины, полные света. В витринах на бархатных подушках переливались ожерелья, серебрились дорогие меха, разноцветные шелка были вольно наброшены на плечи смуглых манекенов. Коробейников, все это время мечтавший о Елене, отгонявший ее пленительный, возбуждающий образ, теперь сидел напротив - руку протяни, и коснешься светлых, гладких, на прямой пробор расчесанных волос, тонкой переносицы, от которой изумленно и насмешливо расходились приподнятые брови, розовой мочки уха, где нежно и трогательно вздрагивал крохотный бриллиантик. Ее лицо было так близко, что он чувствовал исходящее от него тепло. Видел, как поминутно, непредсказуемо меняют цвет ее глаза, каков восхитительный рисунок ее приоткрытых губ, в тончайших прожилках, как на розовом лепестке. Он взглядывал на нее жадно, с восхищением и тут же, пугаясь своего откровенного взгляда, опускал глаза. Начинал говорить, смущаясь, боясь, что ей может быть скучно с ним. Но, вымученно произнося слова, думал совсем о другом. Хотел еще и еще неотрывно смотреть на ее пальцы с кольцом, которыми она обнимала бокал. На ее острые локти, которые она поставила на стол, двумя руками поднося стеклянный сосуд к губам. Оглядывать ее приподнятые плечи, которыми она слегка поводила, поигрывая вином.