Александр Проханов - Надпись

- Как Москва? Как погода в Москве? - В этом обыденном вопросе, с которого начиналось знакомство, было нечто, что обнаруживало в Трофимове москвича, которому интересна погода в родном городе, где он давно уже не был.

- Прохладно. Дожди. Трава в деревне хорошая.

- Здесь дождик в марте прошел. Все зной, пекло. Лучше много не пить, а то пот будет лить. Если уж пить, то лучше зеленый чай, погорячее. - Он пригубил пиалку каким-то особым, неуловимо-азиатским жестом, закрыв от удовольствия измученные солнцем глаза. - Мне поручено вас опекать, Михаил Владимирович. Проследить, чтобы вас хорошо разместили, предоставили фронт работ. Ну и конечно, к вашим услугам информация, которой владею.

- Какая обстановка на границе? - Коробейников не замедлил воспользоваться обещанными услугами.

- Да какая обстановка? Нервная, я бы сказал. Уйгуры лезут на нашу сторону со своими стадами. Гонят в горы, где прохладней и трава сохранилась. А прогоны по нашей территории проходят. Раньше свободно их пропускали, а теперь, когда китайцы эти земли объявили своими, мы, естественно, их не пускаем. Ну и драки, и ругань, и все такое. Ребят-пограничников жалко. Иногда, после драк, в медсанчасть попадают. Оружие в ход не пускают. Никто из нас не хочет второго Даманского. Но не хотят ли китайцы? - вот в чем вопрос.

Полученный ответ не добавлял ничего к тому, что уже знал Коробейников. Не свидетельствовал об особой компетенции Трофимова. Такой ответ мог дать затрапезный депутат райсовета, на глазах у которого протекала приграничная жизнь. Но что-то слабо и тревожно просвечивало сквозь будничную интонацию ответа, умолчание, которое предстояло разгадать.

- Почему китайцы создают напряженность на этом участке границы? - Коробейников осторожно выспрашивал, добывая крохи информации, не об уйгурах и овечьих стадах, а о Трофимове, с которым предстояло работать.

- Да трудно сказать. По ту сторону границы живут уйгуры. Многие из них ушли из Казахстана в тридцатые годы, во время коллективизации. Здесь их родня осталась. Может, хотят использовать напряженность разделенного народа? Или побольше войск натолкать, чтобы с сепаратизмом уйгурским покончить? - Ответ был дилетантским. Из зарубежной прессы Коробейников знал много больше. Однако дилетантизм Трофимова казался неподлинным. Пыль раскаленных предгорий, придававшая коже кремневый оттенок, измученные солнцем глаза, не перестававшие щуриться, говорили о других, сокровенных, знаниях, которыми тот не желал делиться. - Ну вот и вертолет на подлете! - Трофимов указал в окно, где в бесцветном небе серым комочком возникал вертолет.

- Куда мы летим? - спросил Коробейников.

- Жаланашколь. На заставу.

Вертолет опустился недалеко от строения порта, окруженный пыльным сиянием, в котором плескались винты, мутно зеленел длиннохвостый фюзеляж с красной звездой. Трофимов опередил Коробейникова. Летчик в комбинезоне вынырнул из-под ревущих винтов, отдал Трофимову честь, нагнулся, что-то прокричал ему в ухо. Тот небрежно кивнул. Так мог кивать, принимая доклад военного вертолетчика, только человек, облеченный властью, с полуслова, сквозь свист винтов, улавливающий смысл боевого сообщения. Коробейников, задыхаясь от пыли, видя над собой солнечный шатер стали, забрался в салон, поместился у иллюминатора, подле желтой цистерны с горючим. Трофимов сел поодаль. Вертолет взмыл над войлочными юртами, пушистым стадом, пастухом, запрокинувшим в небо кофейную каплю лица. Через несколько минут остановился в бесцветной пустоте, подвешенный на стеклянной прозрачной нитке, а под ним, недвижным, медленно текли блеклые земли, лысые холмы, пустые русла, известково-белые солончаки, на которых сохранились едва заметные росчерки исчезнувшей жизни, заметенные пылью отпечатки древних цивилизаций.

В солнечной сонной недвижности звучала дребезжащая, монотонно повторяемая мелодия стальных винтов, алюминиевых заклепок, лепестков металла, в которых странно слышалось: «степь да степь кругом…», кусочек русской песни, занесенной на стальных лопастях в безжизненную казахстанскую степь.

Коробейников погрузился в сонное оцепенение. Солнце сквозь иллюминатор медленно бродило внутри вертолета.

Винты вдруг резко сменили мелодию, торопливо и зло заныли. Вертолет наклонился. В круглом стекле пронеслась наезженная дорога, низкие строения, тонкая пограничная вышка, круглое, наполненное зеленой яшмой озеро. Через минуту вертолет опустился на пограничной заставе.