Александр Проханов - Надпись

- Может быть, марганцовкой помазать?… Не было сотрясения мозга? - Жена испуганно возникла, вглядываясь, желая помочь.

- Да нет, все нормально, - сдерживая раздражение, произнес он. - Я бы хотел заснуть… Подробнее потом расскажу…

Она ушла. Были слышны в коридоре ее шаги, тихие звяки на кухне. Он испытывал к жене отчуждение, враждебность. Своим неведением, своей целомудренной беззащитностью она причиняла ему страдание. Была повинна в его страдании. В том, что он вынужден лгать. Вынужден скрывать свою новую тайну. В том, что впустил в их милый уютный дом свирепых демонов. И этот тонкий взбухший рубец прошелся не только по его паху, животу и лицу, но и по деревянным коняшкам детей, по туалетному столику жены, по его книге, где столько веры, любви, чистоты.

Лежал, чувствуя этот рубец. Поймал себя на том, что губы его в темноте раздвинулись в длинную волчью улыбку и он не может избавиться от уродливой гримасы.

Архитектор Шмелев после измены Шурочки погибал, взывая о помощи. Звонил Коробейникову, выманивал на прогулки, боясь переступить порог дома, чтобы не обнаружился во всей огромности и уродливости его позор. Несчастье, его поразившее, было заразой, которую он боялся вносить в дом друга. Водил Коробейникова по вечернему городу, надеясь, что холодный ветер развеет тлетворные токсины и в тусклом воздухе, под редкими фонарями люди не разглядят его ужасное, изуродованное язвами лицо. Коробейников выбегал навстречу другу, выслушивал бесконечные, полубезумные монологи, в которых тот старался отыскать источник поразившей его беды. В этом исследовании Шмелев использовал весь свой огромный неукротимый интеллект, который в результате попадания снаряда утратил свои свойства. Блистательно настроенный механизм пошел вразнос: скрежетал, страшно искрил, из него вываливались изуродованные валы и колеса, со свистом вылетали пружины, падали на грязный асфальт расплавленные драгоценные металлы. И все, что еще недавно казалось великолепной мегамашиной, теперь низверглось в лавину крушения и вовлекало в это крушение окружающий мир, сносило взрывами цветущие и возделанные участки Вселенной. Коробейников изнемогал от этого общения, от жуткой разрушительной работы, попадая в жернова и ковши гигантской, сошедшей с ума драги. Старался спасти друга, отдавал ему свою энергию, свежесть, любовь. Кормил его своей плотью, как сказочный царевич насыщал орла, отсекая от себя живое мясо, заталкивая в жадный голодный клюв.

Теория Города Будущего создавалась Шмелевым из огромного количества элементов по закону планетарных систем. Распределенные но кругам, словно кольца Сатурна, вокруг единого центра вращались учения древних и современных философов, религиозные школы и свидетельства пророков, суждения великих путешественников и проекты инженеров, прозрения фантастов и открытия антропологов и генетиков. Его личный опыт странствия по Сибири и Африке, дворцы и заводы, сооруженные по его чертежам. Коллекции минералов и бабочек, почтовых марок и крестьянских рушников с алыми вышивками. Все эти бесчисленные знания были объединены в гармоничное целое, в центре которого находился он сам, вписанный, как фигура Леонардо, в контуры континентов, в окружности исторических эпох. На его теле, там, где в грудь упирался невидимый циркуль, сходились все радиусы и пересечения. А в самом центре, в потаенной молельне стояла драгоценная, неведомая миру икона - его любовь, его ненаглядная жена, его Шурочка. Одухотворяла женственностью и красотой стальные конструкции мегамашины. И когда эту молельню осквернили, а икону попрали, когда сердцевина этого совершенного централизма была разрушена, то стала падать, страшно разрушаться вся громадная мегамашина.

Вдвоем, без устали, они блуждали по ночной Москве, и Коробейникову казалось, что вслед за ними на асфальт падают фрагменты космических кораблей, рушатся фермы небоскребов, ударяют ломти громадных конструкций. Из разбитых коллекций сыплются легкие крылья бабочек, валятся белые рушники с алым узором. Они шли по мокрым тротуарам, наступая на белые, с вишневым орнаментом холсты, на разноцветные крылья африканских бабочек.

- Я убью ее топором, кувалдой!… Забью камнями, как забивали блудниц!… Вышвырну труп на помойку, и пусть голодные собаки обгладывают ее груди!… Пусть вороны гнилыми клювами выдалбливают ей гениталии!… Сожгу заживо, как сжигали колдуний и убивали весталок!… Я ввел ее в храм, возвел над ней великолепный купол из звёзд!… Сносил к ее ногам сокровища мира!… Она была моей Берегиней, увешанной жертвенными лентами, Орантой, которую я поставил в центр иконостаса!… Она коварно заняла это место!… Терпеливо и вероломно ждала, когда я завершу храм!… Я уложил последний кирпичик, позолотил последнюю главку, застеклил последний витраж, и тогда она, эта сучка, взорвала мой храм!… Обломки летят мне на голову, и там, где был Город Будущего, теперь котлован с гнилой водой и тухлыми трупами!…