Джамал Садеки - Снег, собаки и вороны

Я успокоился, а в душе вспыхнуло желание.

Я вошел.

«Они» сидели посреди двора, возле бассейна, и играли в карты. Было жарко и душно. Одежда душила и жгла. Кирпичные плитки двора уже полили, и во дворе пахло чем-то гнилым.

Их было четыре, все полуодеты. Возле них сидела толстая приземистая старуха. Я взглянул — от их белых тел и неряшливой одежды зарябило в глазах, в носу защипало от запаха, пропитавшего двор. Мной овладело непреодолимое желание вернуться. Но, вспомнив о программе своих развлечений, я сказал себе: «Не будь ослом…»

Приземистая старуха уже поднялась и, улыбаясь, шла мне навстречу. Торопливо начала она какой-то разговор.

Улыбка легла на ее лицо, прикрыла его, будто мятая тряпка. Вот она обернулась к женщинам и позвала их. Они покорно и медленно, словно держа на плечах невидимую тяжесть, поднялись с ковра и направились к нам.

Их оторвали от игры, они были недовольны и раздражены, но почему-то, когда подошли ближе, оказалось, что все улыбались. Меня поразили улыбки, появившиеся на их лицах. Совершенно одинаковые, как близнецы. Та же самая улыбка была и на губах старухи. Теперь я видел ее копию, словно отраженную в четырех-пяти зеркалах, повторенную на четырех-пяти парах губ.

Так, улыбаясь, они смотрели на меня и делали мне знаки. Я отвернулся, стараясь вырваться из-под обстрела их взглядов, и невольно заглянул в комнату напротив.

Там какой-то тип храпел в обнимку с девушкой. Его огромные волосатые руки обхватили ее тонкое тело, будто лапы хищника сжали нежного, белого зайца.

Вдруг девушка задвигалась, мягко скользнула и высвободилась из лап детины. Вот она выпрямилась, совершенно обнаженная, с отвращением взглянула на мужчину, продолжавшего храпеть, набросила рубашку и вышла к нам. Заметив меня, остановилась, но не улыбнулась, как все остальные.

Она была очень молода, просто ребенок, лет тринадцати-четырнадцати. Но взгляд ее был взглядом женщины. Она с каким-то любопытством осмотрела мой воротничок, галстук и костюм. Потом перехватила мой долгий взгляд. Я повернулся и шагнул в тесную темную комнату прямо перед собой. Она вошла следом, прикрыла дверь. Любопытство ее пропало, она снова была безразличной и покорной.

На полу в углу комнаты, словно вздувшийся труп, лежал грязный тюфяк. Чуть поодаль ребенок — девочка лет четырех-пяти — посматривал вокруг безучастными, блестящими глазами. Она была очень похожа на вошедшую со мной девушку. Даже взгляд у обеих был одинаковый — томный и бессмысленный. Она смотрела голубыми глазами, то открывая, то закрывая их, наконец веки ее сомкнулись и послышалось спокойное посапывание.

Возле тюфяка на печке стояла лампа с грязным, закопченным стеклом, лежали аккуратная тетрадка и карандаш. По стенам рядами, как таблицы иллюстраций в учебнике биологии, повешены изображения губ, круглых, как бутон, вытянутых шнурком, рассеченных сверху, толстых, мясистых и огромных. Не знаю почему, но я повернулся и взглянул на губы девушки.

Она держала в руке тетрадь и листала ее, как школьница… Я начал раздеваться, она же быстро и ловко нагнулась, рубашка скользнула через голову и упала на ковер. Я повесил одежду на большой ржавый гвоздь, вбитый в стену, и шагнул к ней…

Глаза девушки неподвижно смотрели вверх. Не знаю, в который раз она пересчитывала балки потолка, ожидая, пока все кончится…

Я поднялся и, стоя у стены с одеждой, подумал о планах и ожиданиях, которые связывал с сегодняшним днем. К горлу подступила тошнота. Сладкие мечты и заманчивые планы оказались пустотой. Я хотел сказать хоть что-нибудь, но не мог собраться с духом.

Мне показалось, что командировка в этом городе уже закончена, и я мысленно спрашивал себя, что написать в отчете.

А она набросила рубашку, выпрямилась и отошла к печке, напевая:

Взяла карандаш, полистала тетрадку и начала писать. Я вытянул шею и заглянул — детским, крупным почерком шли какие-то записи. Девушка послюнявила кончик карандаша, склонилась, как ученица, и написала с новой строки: «Трое утром… четверо вечерних… семь — вчера ночью… Одну ночь спала…»

Прижав палец к губам, она погрузилась в расчеты. Ничего не понимая, я удивленно смотрел на нее. Заметив мой взгляд, она удовлетворенно улыбнулась:

— Это так просто… чтоб со счету не сбиться…

И, очень довольная, засмеялась. Ей хотелось, чтоб и я тоже улыбнулся. Я взглянул на «вечерних… Одну ночь спала», потом на ее лицо, полное детской радости, и смех мой застрял в горле. А девушка, продолжая разговор, с особой гордостью добавила: