Джон О'Хара - Жажда жить

— А, ну да, на банкете в гостинице, — подхватила Эмми. — А что было на Грейс Колдуэлл?

— Черная тафта… — начала Луиза.

— С таким низким вырезом, что все видно, — закончил Чарли.

— Только не тебе, — огрызнулся Холлистер.

— А ты-то откуда знаешь, тебя ведь там не было?

— Да видел он ее, видел, — ответила за мужа Эмми. — Она заходила в редакцию после банкета.

— Ах вот как? — Чарли посмотрел на Холлистера.

— Ну так что, играем, не играем? — нетерпеливо спросил тот.

— Слушай, а который нынче час? — повернулся к жене Чарли. — Неужели двадцать пять девятого?

— Ну да, а ты думал, больше?

— Нет, наоборот. Отдаем концы, а то не успеем зайти, куда хотели, все лягут.

— Можно подумать, что ты уже стал мэром, — фыркнула Луиза. — Ладно, где мое пальто?

Все встали.

— Слушай, Джек, — спохватился Чарли, — ты завтра у себя в редакции будешь где-то около половины одиннадцатого утра? Я позвоню, надо спросить кое о чем.

— Валяй.

Гости удалились, и Эмми прижалась к мужу.

— Знаешь, я, наверное, половины разговора не слышала. Только и думала о тебе, как мне тебя хочется. Выключи свет, а я пойду в спальню. Ты меня любишь?

— Тебя, и только тебя.

В том, что Грейс и Джек Холлистер не сблизились, пока обоим не исполнилось хорошо за тридцать, не было ничего удивительного. Положим, их отцы дружили, но у Артура Джеймса Холлистера была весьма своеобразная гордость — гордость английского дворецкого или американского железнодорожного кондуктора. Из этого не следует, что в его дружбе с Уильямом Колдуэллом было что-то совершенно неповторимое: они учились, хотя и в разное время, в одном и том же колледже и были членами одного студенческого братства — «Зета пси». Но когда Колдуэлл подыскивал кандидатуру на роль главного редактора «Часового», отношения эти несколько изменились, хоть и не сказать, что решающим образом. После того как выбор пал на Холлистера, и студенческие годы, и братство стали более или менее случайной темой разговоров, приятным источником воспоминаний, но никак не главной и тем более не единственной почвой продолжающегося знакомства. Артур Джеймс, южанин, отправился в Итон с его колледжем потому, что был сыном пресвитерианского священника. Уильяма Колдуэлла отдали в тот же Лафайет, потому что он находился хоть и в Пенсильвании, но не Филадельфии и имел хорошую академическую репутацию. Поступи они в разные колледжи, на их добрые отношения это бы не повлияло; более того, Артуру Джеймсу хотелось, чтобы так оно и было. Складывались эти отношения так: он давал советы, выдвигал предложения, делал замечания, возражал Колдуэллу, а главное, выпускал хорошую для своего времени газету. Это был честный, интеллигентный, остроумный человек, с хорошим вкусом, который знал, что Колдуэлл всегда подставит плечо, даже если и не согласен с ним. Прогрессистом он был только в отношении к технике, а в принципе считал себя гражданином, который уважает сам себя и руководит газетой, принадлежащей богачу. Главным для него было обеспечить покойную, надежную жизнь жене и сыну и умереть тем же самым уважающим себя гражданином. Он твердо придерживался своих целей и принципов и в результате задолго до смерти понял, что добился не только самоуважения, но и уважения со стороны общества. Однако же осознание этого факта не заставило его пожертвовать или сколько-то отступить от своих принципов ради сохранения высокого о себе общественного мнения.

Супруги Колдуэлла и Холлистера были представлены друг другу и могли бы стать приятельницами, если бы сближению семей не воспротивился Холлистер. Однажды, но только однажды, Холлистеры обедали у Колдуэллов. «Все, кроме нас, приехали в экипажах, — сказал жене Холлистер. — С их стороны было очень мило пригласить нас, но впредь, пока мы не сможем позволить себе купить собственный экипаж, нас здесь не будет». По деловым соображениям и по настоянию Колдуэлла он вступил в клуб, а у миссис Холлистер оставались ее сын и ее деятельность в церкви.

Когда подошло время Джеку поступать в колледж, университет Форт-Пенна предложил ему стипендию футболиста. В школе он показывал неплохие результаты, хотя и недостаточные для такой же стипендии в Лафайете, а что касается академических успехов, то они не позволяли рассчитывать на подобную привилегию нигде.

— Ну что, — говорил отец, — что будем делать? Тебе-то самому чего хочется? Я бы, конечно, предпочел, чтобы ты поступил в Лафайет, но у Лафайета репутация колледжа для богатых, а тебя нельзя назвать сыном богача. Университет в Форт-Пенне послабее, хотя растет, и к тому же надо принять во внимание денежную сторону дела. Если, получив школьный диплом, ты сможешь учиться в Форт-Пенне бесплатно, деньги, которые я отложил на университетское образование, — твои. Может, тебе захочется попутешествовать. Не исключено даже, что в Форт-Пенне ты будешь получать Родсовскую стипендию, хотя, честно говоря, больших надежд на это я не возлагаю. Словом, решение за тобой, сын.