Грэм Джойс: Скоро будет буря

– Помои! – орал Джеймс – Он принес помои! Крисси выглядела виноватой:

– Он сказал, что оно дешевое.

– Мэтт! Какого дьявола ты притащил эту гадость? МЭТТ!

Мэтт вошел, широко улыбаясь, с перепачканными пальцами.

– Дешевле грязи! И целый ящик такого винца идет по цене одной бутылки того, шикарного.

Крисси послала Мэтту предостерегающий взгляд. Сабина умоляюще посмотрела на Джеймса; он явно закипал гневом.

– Но это же нельзя пить!

Мэтт налил себе в стакан вина и выпил его залпом, после чего со смехом причмокнул:

– Чудесно, дружо-о-чек1

Девочки засмеялись. Мэтт запустил выпачканные углем пальцы в миску салата, приготовленного Крисси, и только потом умчался к своим мехам. Джеймс выглядел вконец приунывшим. Крисси ретировалась к салату. Сабина помешивала варево, булькающее на плите.

Барбекю началось только тогда, когда Джеймс убедился, что мясо хорошо прожарилось. У него имелось пять категорий слабо зажаренного мяса. Он печально покачивал головой и что-то бурчал насчет состояния шипящих кусков говядины. Мэтт только посмеивался.

Трапеза продолжалась с тостами, посвященными многим поварам. Было весело. Было забавно. Дешевое красное вино развязало языки. Сабина блистала остроумием, манерами, обаянием. Крисси хихикала и рассказывала анекдоты тех времен, когда они с Мэттом жили в Париже. Джеймс тщательно пережевывал доставшийся ему кусочек мяса и вздрагивал – хотя едва заметно – каждый раз, когда отхлебывал вино. Обеим девочкам всегда бывало приятно, когда им разрешали до поздней ночи сидеть за столом, и они внимательно прислушивались к каждому слову, сказанному взрослыми. Казалось, что только Рейчел, всегда остающаяся начеку, замечала, как часто Джесси украдкой поглядывала на отца. У Рейчел мелькнула мысль, что Джесси явно предпочитает перебдеть, чем недобдеть.

После того как дети ушли спать, Мэтт вытащил свои курительные принадлежности и ловко скрутил косячок.

Подобный трюк он навострился делать одной рукой, а овладел этим искусством в семидесятые годы, еще студентом, когда они с Джеймсом только познакомились, – двадцать лет тому назад. Если это и вызвало неодобрение у Сабины, она промолчала и лишь передала зажженную сигарету дальше по кругу. Рейчел сделала долгую затяжку – куда более долгую, чем полагалось бы по этикету. А когда Крисси в свою очередь передала косяк Джеймсу, Сабина покосилась на мужа, и только. Слабый вздох, тронувший ее губы, остался бы незамеченным, если бы Джеймс не перешел в наступление.

– Что такое?

– Ничего.

– Честно?

– Ты же опять впадешь в уныние, – запротестовала Сабина. – Сам ведь знаешь, как это бывает. Будешь ходить как в воду опущенный и затравленно на всех коситься.

– Если раньше этого не случилось, – скрипучим голосом провозгласил Джеймс, прежде чем выдохнул воздух, – то теперь для этого самое время.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

– Оставь его в покое, – вмешался Мэтт. – У Джеймса есть все основания затравленно на нас коситься.

Мэтт, по крайней мере, засмеялся.

Они погрузились в молчание, прислушиваясь к несмолкаемому хору цикад, доносящемуся с полей. Первой поднялась из-за стола Сабина. Рейчел помогла ей унести на кухню тарелки. Следующим встал Джеймс, а за ним – Крисси.

– Не задерживайся слишком долго, – сказала Крисси, поцеловав Мэтта. – Не сиди целую ночь.

– Я скоро приду, – заверил ее Мэтт.

В желтом пламени свечей медовый цвет камня, из которого был сложен фермерский дом, выделялся особенно ярко. Мэтт сидел один в патио, увитом виноградом. Наполнив снова свой стакан, он скрутил еще один косяк. Огромная бабочка с крыльями, похожими на лоскутья кожи, круто спикировала из тьмы прямо в пламя свечи – и сгорела. Свеча затрещала и потухла. Еще какое-то время Мэтт сидел в темноте, прислушиваясь к пению цикад.

Он слышал странную закономерность в неутихающем стрекотании, доносящемся с дальних полей. Помимо очевидного ритма, главенствующего в пении ЦИКАД, возможно было уловить некое второе биение, как бы противоположный ритм, создаваемый другим хором цикад. За барьером этого второго биения угадывалось еще другое, а внутри него – еще одно, как будто каждая пульсация ветвилась, образуя миллионы биений. Казалось, можно заблудиться, путешествуя сквозь этот музыкальный лабиринт.

Потом случилось что-то такое, что заставило Мэтта не на шутку испугаться. Цикады смолкли. Их стрекотании полностью прекратилось, как будто по приказу. Мэтт насторожился. По его коже пробежали мурашки первобытного страха. Тишина, полное молчание захлестнуло все вокруг. Затем цикады так же загадочно, как умолкли, снова застрекотали – одна за одной. Мэтт перевел дух. Он сообразил, что – пусть всего лишь на несколько секунд – задержал дыхание ради возможности услышать тишину. Ему пришлось соскрести остатки обгоревших насекомых, чтобы снова зажечь свечу. Желтый свет теперь придавал каменной стене мертвенно-бледный оттенок.