Джоанн Харрис - Чай с птицами (сборник)

На секунду я запаниковала. Потом разъярилась. Джимми уставился на меня. Вид у него был злой и растерянный. Он нагнул голову вперед, словно бык. Я хотела сказать ему что-нибудь резкое, ранящее, но не нашла слов. Все мои слова затупились. Мне вдруг захотелось плакать.

Мы смотрели друг на друга несколько секунд, он и я. Потом он засмеялся.

– Что ты тут делаешь?

Голос был нетвердый, и я поняла, что он очень пьян.

Вблизи он почему-то не казался таким страшным – похож на мальчишку, очень крупного и очень усталого. Мне показалось, что в красных глазах мелькнуло замешательство – он пытался сосредоточиться. Я подумала про машину, про то, как она вовремя появилась, как медленно ехала вдоль тротуара. Я подумала про бедную Шерил – ей нравился фильм «Красотка», пока она не открыла для себя «Дневную красавицу» [59], и она все еще верит в хеппи-энды. Тот еще хеппи-энд, горько подумала я. Тот еще принц.

Принц пьяно сощурился.

– Так как тебя звать, дорогуша?

Я думаю, что слово «дорогуша» было последней каплей. Я ощутила такое презрение к этому человеку, что мне вдруг опять стало легко, я снова твердо знала, кто я. «Теско» в ложном розовом рассвете неоновой вывески казался самым большим, самым сверкающим кинотеатром мира. Я посмотрела Джимми прямо в глаза и удивилась, как могла Шерил – или кто угодно еще – его бояться.

– Меня зовут мисс Голайтли, – ответила я.

– Доброе утро, мисс Голайтли.

Я захвачена врасплох. Одиннадцать Сорок закончил завтракать и подошел к моему столику, захватив с собой чай и намереваясь сесть. Он впервые обращается ко мне по имени. Должно быть, я заметно растеряна, потому что он улыбается, словно извиняясь.

– Надеюсь, я не помешал.

– Помешал? – У меня странный, деревянный голос. – Я…

Я гляжу туда, где Шерил вытирает стол. Она, кажется, нас не замечает, но спина у нее неестественно напряжена, глаза слишком упорно смотрят вниз. Конечно, ей не догадаться, узнала ли я Одиннадцать Сорок в машине прошлой ночью; ей не догадаться, догадалась ли я.

Что до Одиннадцать Сорок, он невозмутим. Он не видел меня у дороги, поскольку держится так же вежливо и скромно, как обычно. По временам он теребит гвоздику в петлице, и это единственный знак, что ему, может быть, не по себе.

Я мажу маслом чайный кекс. Я не знаю, что сказать. Его лицемерие мне отвратительно.

– Ко мне должен кое-кто подойти, – запоздало говорю я.

– Ко мне тоже, – отвечает Одиннадцать Сорок.

Глаза у него синие – потрясающий контраст с белыми волосами. Кисти рук большие, хорошей формы. На левой руке – обручальное кольцо. За спиной у меня Шерил очень занята возней с бутылочками соуса на подносе. Я пытаюсь вспомнить, сколько лет назад я последний раз завтракала в обществе мужчины.

В доме престарелых «Поляна» мужчин всего человек шесть. Они в основном тихие, хотя мистер Бэннерман по временам проявляет скверный характер. Санитарки с ним справляются; они не обращают внимания на его похабные реплики. Правда, я все равно рада, что его комната не рядом с комнатой Полли; при виде его она иногда путается и называет его Луи. Я пытаюсь ей объяснить, что Луи давно нет в живых, но она качает головой и не верит. Думаю, это и к лучшему.

Я знаю, что никакой моей вины тут нет. Все это случилось так давно, когда мы еще были молоды. Луи было всего тридцать шесть, когда он умер; почти мальчишка. Я теперь даже не уверена, что он мне нравился. Надеюсь, что нравился, что мной двигала не банальная зависть старшей сестры к младшей. Он погиб тем же летом, дурацкий несчастный случай во время прыжка с парашютом над Экс-ле-Беном. Да, это был несчастный случай; многие молодые люди угрожают покончить самоубийством, когда их бросает девушка, и что бы там ни говорили, между нами все было далеко не так серьезно. Но Полли после этого так и не стала прежней.

Она все еще говорит о нем – в хорошие дни, выдумывает истории об их совместной жизни. Как они поженились, нарожали детей, состарились вместе.

Она говорит сиделкам, что платье, которое я подарила ей на прошлое Рождество, на самом деле его подарок на годовщину свадьбы.

– Луи никогда не забывает про нашу годовщину, – говорит она, и в голосе слышится эхо прежней, жизнерадостной Полли. – Он бы пришел сегодня, но его вечно посылают в заграничные командировки.

Мой поджаренный хлеб остыл, размок от собственного пара и прилип к тарелке. Я доливаю в чай кипятка и добавляю молоко из кувшинчика, стараясь не глядеть на Одиннадцать Сорок, делая вид, что его тут вообще нет.