Элис Хоффман - Карибский брак

Однако все радостно приветствовали его возвращение, кроме матери, которая после прочтения молитвы перекинулась с ним парой слов и пошла прилечь в свою комнату. Вместо нее Камиля тепло обняла Жестина, объяснившая, что Рахиль плохо почувствовала себя из-за жары, но позже присоединится к остальным.

– Как поживает твоя дочь? – спросил он. Он часто вспоминал, как следил за Лидией, рисовал ее портреты и хорошо изучил черты ее лица еще до того, как она узнала о его существовании.

– Пишет мне дважды в неделю, а то и чаще, и спрашивает о тебе. Я написала ей, что ты сбежал посмотреть мир.

– Ну, я видел лишь небольшую его часть, – сказал он уныло.

– Я и этого не видела.

Когда Рахиль наконец вышла к ужину, Камиль подошел к ней и трижды поцеловал, но она восприняла это холодно. В присутствии матери он приосанился, хотя и испытывал смущение из-за своей клочковатой бороды и поношенной одежды, а особенно из-за старых дешевых туфель – тех самых, в которых он покинул Сент-Томас два года назад. Их кожа с тех пор потрескалась и потерлась, подошвы износились почти до дыр. Камиль ожидал выволочки за свой вид, но мать просто обратилась к нему по-французски. После того, как Камиль два года говорил по-испански, вернуться к своему первому языку было приятно. «Je ne savais pas si vous reviendriez un jour» [26] Я уж думала, ты никогда не вернешься ( фр. ). , – сказала Рахиль. По-французски это звучало как обвинение, потому что она построила фразу в официальном стиле, словно они только что познакомились. Ему показалось, что голос у нее при этом дрогнул. Но он приписал это тому, что день для нее был, безусловно, очень тяжелым. Однако выражение у его матери было странным, чуть ли не обиженным.

– Я действительно не хотел приезжать, – признался он.

Рахиль внутренне напряглась. Она чувствовала, что он имеет в виду не только остров, но и ее.

– Жестине придется сшить тебе новый пиджак, – заметила она. – Этот никуда не годится.

Камиль с облегчением улыбнулся. Это была его прежняя мама, неспособная удержаться от порицания. Она сохранила боевой дух, и тот факт, что ничто не изменилось, был в некотором роде утешением.

– Мне очень жаль, что я не был здесь, когда Феликс заболел, – сказал он.

– Да ну? – отозвалась она. – А мне казалось, что тебе очень хорошо в Венесуэле. Ты даже почти совсем не писал нам. Всего одно письмо после смерти Гуса. – Она быстро отошла встретить прибывших соседей.

По тону матери, по тому, как она его встретила, Камиль не мог понять, рада она его возвращению или нет. Эту ночь он провел в своей старой детской, где раньше жил вместе с братьями. Тогда он тайком разрисовывал стены, но за время его отсутствия эту нелегальную живопись стерли. Он слушал, как мотыльки бьются о ставни, и думал о Марианне, девушке, в которую когда-то был влюблен, как он считал. В следующий раз он будет действовать решительнее, и наплевать, если кто-то этого не одобрит. Он тосковал по любви, и в своей детской постели, из которой давно вырос, он был более одинок, чем в переулках Каракаса. Вернувшись домой, он почувствовал себя более потерянным, чем когда-либо прежде, внутренне потерянным. Он ощущал в себе пустоту, и ему казалось, что, если он проживет здесь долго, то совсем потеряет себя.

На следующий день он пошел на пристань взять свой чемодан. После того как он заплатил небольшую сумму за хранение, денег у него почти совсем не осталось, и это еще больше расстроило его. Приходилось обращаться за поддержкой к родителям, что было унизительно. Ему удалось продать несколько своих картин и рисунков, но вырученные деньги ушли на пропитание и покупку необходимых принадлежностей и материалов.

В спешке он не обратил внимания на наблюдавшую за ним темноволосую женщину, стоявшую на эспланаде под зонтиком, защищавшим ее от убийственного, раскаленного добела солнца. Женщина окликнула его, назвав его старое имя, Иаков. Оно пронзило его, как нож. Он поднял голову и увидел свою мать. Лицо ее было в тени, и его выражение трудно было определить. Жестина всегда говорила ему, что он не знает Рахиль Помье Пети Пиццаро – ни такую, какая она на самом деле, ни какой была когда-то. Но если Жестина права, мать сейчас сделает ему выговор за зря потраченные годы, хотя они были, несмотря на его первоначальные сомнения в своем таланте, славными, полезными и полными необыкновенных приключений. Он купался в бочках для сбора дождевой воды и в речках с огромными зелеными зубастыми рыбинами. Он спал на песчаном берегу, где в темном трепещущем воздухе прыгали фосфоресцирующие блохи, в сараях с ослами и в объятиях женщин, которых никогда больше не увидит. Но все это время он мечтал о дожде, о покрытых снегом булыжных мостовых и о садике за теткиным домом, где он рассматривал звезды после того, как дочка Жестины научила его распознавать их. Звезды во Франции были бледно-розовыми и образовывали скопления, которые он раньше никогда не видел. Лидия показала ему созвездия Льва, Краба и Ориона (охотника с собакой, которая сопровождала его в путешествиях по звездному небу).