Сергій Жадан - ДНК

Я незчуваюся, як доходжу до дому, ні з ким не вітаючись, як уві сні, не бачачи сусідів, заходжу до себе в кімнату й падаю на ліжко, не припиняючи мріяти.

Моя… ні, тоді ще не моя Софія накриває його майже по-материнськи ковдрою, читає все тихше, їй хочеться бодай пограти в спокій, заколисувати його, застигнути разом із ним до того часу, поки йому знов не треба буде їхати геть.

Олекса лежить із заплющеними очима, він майже спить, але дихання його видає зовсім інше. Зненацька він випростовується на ліжку. Притягує Софію до себе, міцно притискається до неї ззаду, вони мов паралельні частинки спіралі. Її тіло дрижить, їй хочеться втекти, піти щось терміново шукати, їм не слід продовжувати бути тут, вони ж домовилися бути тільки друзями. Він тримає її, не може відпустити ні на мить, коли раптом таки ослаблює обійми, щоб за мить опинитися внизу — під ковдрою, під сукнею, під усіма шарами розмов і картинок минулого дня. Важливим для нього тут лишиться хіба що жар і смак — смак коханої жінки, чиї пальці тепер судомно стискають його волосся…

Зненацька двері в мою кімнату розчиняються. До мене вривається захеканий Остапко і, уже встигнувши помітити моє розшпилене плаття й руки — одну на грудях, одну під спідницею, — за інерцією все ще кричить:

— Ти чула?! Франція взірвала атомну бомбу в Сахарі!

— Та бо нема де людям гроші діти — і то в такий скрутний час! — озвалася десь позаду нього цьоця Оля. — Ходіть, діти їсти. Деруни холонуть.

Ближе к средним классам, когда стало окончательно понятно, что к чему у аистов с капустой, я сопоставил даты своего рождения и родительской свадьбы и понял, что был нежелательным ребенком. Сомнений не было — отчего ж еще папашу потащили в ЗАГС за полтора месяца до родов, как не для того, чтоб стреножить его моей пуповиной?

Правда, не сильно-то он к нам и привязался — скоро сел в тюрьму за грабеж в составе группы. Ну, то оно по приговору так грозно звучало, а по делу он с парой дружков вскрыл на ноябрьские праздники сильпо, дав в рыло спавшему в подсобке грузчику. Батяня получил пятерку по сто сорок шестой статье, освободился, чуть помаячил и ушел на рецидив.

Откинувшись во второй раз, он остался на севере то ли на поселение, то ли из горячего нежелания воссоединяться с семьей. Во время отсидок матушка с ним не развелась, так что алиментов не получали. И даже писем это падло не писало.

Дома у нас о нем особо не говорили, не желая признавать ошибку: ну, был такой, прибился откуда-то вскоре после войны, пошуршал малость и соскочил. Я знал только, что родственники с его стороны жили где-то в городе, но с той стороны мы ничего не видели, не слышали. По документам он родился в Харькове, а потом долго жил где-то в Польше, откуда и нарисовался. Дед Павло говорил, что батя ховался от чего-то, раз завеялся в нашу глухомань. По концовке осталась мне только его фамилия — Попель, и за свою жизнь не встречалась мне фамилия глупей.

На тот момент мы еще жили в селухе, где термин «пузата свадьба» встречался на каждой улице, так что, вычислив по пожелтевшим свидетельствам тайну своего появления на свет, я легко представил заплаканную беременную матушку, рядом с ней хмурого потертого мужичка в пиджаке с гвоздичкой в петлице и довольных деда с бабкой. Мабуть, они тогда думали, что свой тягар сняли, а мы одели. Ну-ну.

Не скажу, что это открытие как-то меня придавило, но я сделал себе зарубку на памяти — вот «так» лучше не поступать, ничего хорошего из «такого» не выйдет. Поэтому, когда Надежда забеременела, я до последнего не тянул, чтоб Максим, случись ему рыться в наших бумагах, не совершал неприятных открытий. Если задуматься, в этом и есть смысл жизни — продолжать фамилии и надеяться, что детям придется мучиться поменьше нашего. Хоть на чуточку.

Второй раз папаша сел той осенью, когда я пошел в школу, освободился он в четвертом классе, а в пятом мы переехали из Першотравневого в Харьков. Матушка познакомилась летом с одним спецом-геологом, который искал что-то за Хрестищем, ну и решила ехать за ним в город. Звали его Евгением, культурный такой, помню, бородатый, в очках, но женатый.

Поселились мы на ХТЗ, сняли комнату в четырехэтажке неподалеку от его дома, так, чтоб им было сподручнее встречаться. Я тогда шел гулять надолго и, бывало, на обратном пути встречал возле кинотеатра «Орджоникидзе» его уже с официальной жинкой и двумя малыми девками с русыми хвостиками в белых бантах.