Сергій Жадан - ДНК

Матушка устроилась уборщицей в детский клуб, плюс еще брала у соседок старье перешивать. Раз мне было тринадцать, значит, ей тогда было тридцать два — молодая баба, пусть и со свидетельством о пузатом браке, и кто ее осудит, пусть только себе не трындит.

С переменным успехом они водили хороводы года три, пока Евгения не перевели по поисковым делам куда-то в тундру, где ушлым геологам самое и место. Если я ничего не путаю, то они даже и не спалились с этой своей подпольной любовью. Матушка вроде и не сильно-то и горевала за ним, но других постоянных вариантов как-то не нашлось, она поваландалась в городе еще где-то с год и подалась обратно, к бабке с дедом.

К тому моменту я уже крепко закорешился с Серым и вообще привык к району, так что возвращаться в Першотравневе отказался наотрез — крутить волам хвосты мне как-то не улыбалось, а ХТЗ какой-никакой, но город.

Пришлось поступать в ПТУ, чтоб матушка не переживала.

До открытия метро оставалось еще лет десять, так что учебу выбирали поближе к дому или по маршруту трамвая. На Каркача открыли сразу четыре бурсы в одном комплексе — туда мы с Серым и отнесли документы, подавшись на слесарей по ремонту оборудования.

В конце августа я торжественно заселился в новенькую общагу, промутил место у окна, на нижнем ярусе, а накануне учебного года проводил мать на вокзал. На перроне она плакала, но я торжественно пообещал присылать телеграммы, а на выходные обязательно приезжать подкормиться и показаться на глаза. Да и сколько ж ехать — всего сто километров с копейками.

В восемьдесят восьмой школе после нашего выпуска выдохнули хором — параллель была бедовая, к концу восьмого класса некурящих с непьющими практически не наблюдалась, и считаные педагоги рисковали ставить нашим сявкам и раклам плохие оценки. Серый клялся, что на выпускном лично видел, как директриса по кличке Жаба аж перекрестилась после прощальной речи, что тянуло на серьезное взыскание по партийной линии. Короче, все были хороши.

Мало кто из наших пошел в другую школу доучиваться на полное среднее. Серому такие варианты в принципе не улыбались, так что он пошел в ПТУ за компанию со мной. Батя его, цыган Конденко, был сварщиком на тракторном, так что вырисовывалась целая рабочая династия — заканчивай училище и переходи через проспект на завод — будет все, как у людей.

Но мы строили планы покрасивше — перекантуемся годик, а там будет видно. Может, вообще переведемся куда к морю, в Жданов или Бердянск, а там можно будет устроиться на корабль — и здравствуй, мир за пределами соцгородка.

Мастером нашей группы была молодая девка, Зоя Анатольевна, сама только после бурсы. За зловещую худобу, острые скулы и согласно имени она получила прозвище Космодемьянская и сразу начала ему соответствовать — запрещала курить на переменах, заставляла отрабатывать прогулы, а опоздавшим с ходу выдавала швабру с тряпкой.

Учиться особо было нечему — двадцать минут трешь напильником заготовку, час куришь во дворе. «Смотрите, ребята, вот токарно-винторезный станок, вот кнопка красная, вот кнопка черная, в следующий раз будем обтачивать фасонные поверхности». Станков было мало, очередь к ним стояла большая, но мы в нее особо и не стремились — пусть доходяги совершенствуются в рабочие косточки, нам оно без надобности. И вообще — кто рано встает, тот раньше и помрет. Кстати, к морю мы так и не переехали, все время находились дела поважнее — то пьянка, то танцы, то футбол.

Бурса — это тебе не институт и даже не техникум, профтехучилище заканчивали все поступившие, и нужно было сильно постараться, чтобы упасть еще ниже. Но у меня получилось, тут я отличился. Значит, учиться предстояло три года, плюс год обязательной практики. И ровно посреди этой баталии, после второго курса, нам устроили экзамены, хотя в начале года ни о чем таком и не говорили. Серый сильно возмущался этой несправедливости — где слесаря, а где экзамены, но кто б нас послушал?

В последний момент мы попытались закосить на ветрянку, но номер не прошел — экзамены все равно начались, пришлось смывать зеленку с рожи и сдаваться. Со специальностью еще более-менее — нажали по красной кнопке, потом по черной. Дальше списали сочинения о пионерах-героях, но вот на истории КПСС ожидалась большая засада.

Зловредный историк обещал максимальные проблемы тем, кто доводил его все это время до белого каления и шипел, что вот теперь-то отольются кошке мышкины слезки, что он лично будет следить за своими врагами и никакие шпаргалки не спасут. И хотя он при этом не смотрел на нашу парту, и так было понятно, кого он имеет в виду.