Рэйнбоу Роуэлл - Элеанора и Парк

— Не знаю, какое у меня прозвище, — сказал он.

— Может, Супер-Сантехник? — спросила она, кладя ладонь поверх его руки — пальцы к пальцам. Его рука была больше: кончики ее пальцев едва доставали до его последней фаланги. Возможно, единственная часть ее тела, которая была меньше, чем у него.

— Совсем как ребенок, — сказал он.

— О чем ты?

— Руки. Твои. Они так выглядят… — Он сжал ее кисть в ладонях. — Не знаю… беззащитными.

— Повелитель Труб, — прошептала она.

— Что?

— Прозвище для твоего супергероя. Или нет, погоди… Трубадур! Как в балладе Ленни Кюр. [39] Ленни Кюр (Lenny Kuhr) — нидерландская певица, которая в 1969 году стала первой победительницей «Евровидения», представившей авторскую песню — «Трубадур» (De Troubadour).

Он рассмеялся и потянул за другую прядь.

Это был их самый длинный разговор за две недели. Элеанора начала писать ему письмо. Она начинала его тысячу раз, но всякий раз ей казалось, что она ведет себя как семиклассница. Нет, в самом деле: что она могла ему написать?..

«Дорогой Парк, ты мне нравишься. У тебя офигенные волосы».

Насчет волос, кстати, правда. Они офигенные. Сзади коротко острижены, но по бокам оставлены длинные, немного растрепанные пряди. Волосы абсолютно прямые и почти абсолютно черные. Это отлично вписывалось в стиль Парка: он почти всегда носил черное — с головы до ног. Черные футболки с логотипами панк-роковых групп поверх черной водолазки. Черные кроссовки. Синие джинсы. Почти все и почти всегда черное. Была у него одна белая футболка — но с надписью «Черный флаг». Большими черными буквами.

Если Элеаноре случалось надеть черное, мама уверяла, что она выглядит так, словно отправляется на похороны. В гробу. Короче, отпускала реплики о ее одежде… если случайно замечала, что там Элеанора надевает… Элеанора вытащила из маминой коробки для рукоделия все английские булавки, чтобы приколоть лоскуты шелка и бархата над дырами в джинсах. Мама не обратила на это внимания.

А вот Парк отлично смотрелся в черном. Он вообще выглядел так, словно был нарисован углем. Тонкие изогнутые черные брови. Короткие черные ресницы. Высокие золотистые скулы…

«Дорогой Парк, ты мне очень нравишься. У тебя реально очень красивые скулы».

Вот что ее смущало, когда она думала о Парке, — мысль о том, какой он видит ее…

…Фургон снова заглох.

Отец молчал. Но Парк понимал, что он раздражен.

— Попробуй еще раз, — сказал отец. — Просто слушай мотор, потом трогайся.

Самая простая инструкция, какую Парку доводилось слышать. Слушай мотор, отожми сцепление, давай вперед, расслабься, рули, смотри в зеркальца, включи поворотник, посмотри, нет ли мотоциклистов…

Фигня была в том, что Парк отлично сделал бы все это самостоятельно. Если б отец не сидел рядом и не бухтел. Мысленно Парк видел каждый следующий шаг. В чем-то похоже на тхэквондо на самом деле. Парк не мог освоить новый прием, если отец стоял над душой, указывая каждое движение.

Сцепление, газ, поехали…

Мотор заглох.

— Ты слишком много думаешь, — фыркнул отец.

Он вечно так говорил. В детстве Парк пытался спорить.

— Не могу я не думать, — говорил он на тренировках по тхэквондо. — Я не могу отключить мозг.

— Если будешь так драться, кто-нибудь отключит тебя.

Сцепление. Вперед, стиснув зубы.

— Начни заново… Не думай! Просто двигайся… Не думай, я сказал!

Грузовик снова заглох. Парк положил руки на руль — и на него же опустил голову, признавая поражение. Отец излучал раздражение и досаду.

— Черт возьми, Парк, что с тобой делать? Мы уже год бьемся. А твоего брата я научил за две недели!

Будь здесь мама, она бы окоротила отца. «Не надо так, — вот что она сказала бы. — Не сравнивай мальчиков, они слишком разные».

А отец скрипнул бы зубами в ответ.

— Просто Джош хорошо умеет не думать, — сказал Парк.

— Валяй, называй брата глупым, — буркнул отец, — но он отлично управляется с ручной коробкой передач.

— Но я собираюсь водить только импалу, — пробормотал Парк, — и там она автоматическая.

— Это не повод! — гаркнул отец.

Если б здесь была мама, она бы сказала: «Эй, мистер, остынь. Выйди вон из машины и ори в небо, если уж тебе так надо выпустить пар».

Значило ли это, что Парк был маменькиным сыночком, неспособным прожить без ее защиты? Что он был размазней?

Видимо, так полагал отец. Не исключено, что об этом он и думал сейчас. Возможно, именно потому он замолк — чтобы не подумать чего-нибудь слишком громко.