Его светлость был уже одет и нафабрен и размеренно прохаживался по периметру своего кабинета, сцепив за спиною пальцы и задумчивым поклоном отмечая каждый шаг, будто что-то поклевывал. Какое-то время Алонсо стоял в дверях в ожидании приказаний, расспросов и т. д.
— Подойдите ближе, сеньор кабальеро, и объясните, что все это значит, черт побери! Дон Педро уже выпростал коготки из-под одеяла. Говорите без утайки.
— Ваша светлость, с равным основанием можно было бы со стеклодува спрашивать за разбитую чашку. Дон Эдмондо мне честью поклялся, что не ведает за собою никакой вины, и даже поцеловал шпагу.
— Не кощунствуйте! — Коррехидор со всего маху ударил себя ладонью по бедру. — Я желаю слышать от вас, какой обет мой сын дал святой Констанции.
— Я, право… — Алонсо смешался. Его могли счесть неискренним, тем не менее, насколько он знал, до этой святой у Эдмондо очередь еще не дошла. Последними были святая Кибела и святая Нина…
Алонсо вспомнилось, как в историях колченогого Маурисио некий волшебник наставлял некоего рыцаря: когда не ведаешь пути, руководствуйся принципами. Мысленно призвав на помощь святую Инезилью, покровительницу красноречивых, он сказал:
— Рискуя неведением своим навлечь на себя гнев вашей светлости или, что много страшнее, породить сомнение в моей искренности, осмелюсь все же заметить: до сей поры дон Эдмондо не искал покровительства этой высокочтимой святой. Свидетели — все святые, как те, к кому дон Эдмондо, выражаясь словами поэта, «взывал в ночной тиши», так и другие, чье райское блаженство он пока еще не нарушал своими серенадами, и в их числе святая Констанция.
— Что вы такое говорите, мой милый! А отель на Яковлевой Ноге? Позапрошлой ночью мой сын осаждал его — что твой замок Памбу: девять тысяч кастильянцев пели святую Констанцию.
Алонсо потрясен.
— Но он говорил, что имени ее не знает… Выходит, он обманул меня? Он же на всю улицу кричал, что не знает и не хочет знать имени своей святой — дескать ему все равно нечем расплачиваться с музыкантами. И это называется друг? Ваша светлость, поверьте, я ни о чем не знал… Неосведомленность же, — Алонсо вдруг вспыхнул, — надеюсь, никто не посмеет мне поставить в упрек. Мое происхождение освобождает меня от роли шпиона, хотя бы и вашей светлости.
— Ну, ну, горячка. Успокойтесь, — коррехидор отнюдь не желал «срывания всех и всяческих масок», а то мог бы и возразить. — Вас, мой кабальеро, — проговорил он, как можно миролюбивей, — я менее всего вижу в этой низкой роли. Просто, согласитесь, с моей стороны натурально было бы предположить, что лучший друг моего сына знает о нем по меньшей мере то, что известно всему городу. Но, видно, друзья, как мужья — обо всем узнают… от коррехидора.
— Простите, ваша светлость, но друзья познаются в беде, а мужья — в радости.
«Ну что ты ломаешься, как красна девица, — подумал коррехидор. — Все равно же все сейчас мне выложишь».
— Впрочем, — продолжал Алонсо, как бы размышляя вслух, — дружба — это рукопожатие, одна рука самое себя не пожмет… Хорошо, так и быть, я расскажу, что знаю. То немногое, что знаю только я.
РАССКАЗ АЛОНСО О ТОМ, ЧТО ЧИТАТЕЛЮ, В ОТЛИЧИЕ ОТ КОРРЕХИДОРА, УЖЕ ИЗВЕСТНО. И ВСЕ-ТАКИ ПОЧИТАЕМ
Когда вчера я повстречался с доном Эдмондо, мой друг был не в духе. Не помогла и забавная сцена, свидетелями которой мы явились — та, что произошла между сакристаном из монастыря Непорочного Зачатия и сеньором Остекляневшим Лиценциатом. Разумеется, дело было у Сан-Мигеля, на Сокодовере, как раз незадолго до полуденного рожка. Видриера имел наглость заметить во всеуслышание, что избыток благочестия может повлечь за собой эпидемию непорочных зачатий среди монашек. В то время как его преподобие парировал удары рыночного софиста, нанятый им мальчишка-носильщик исчез вместе с поклажей, предназначавшейся для святых сестер. Видриера, давеча предостерегавший его от этого, естественно, глядел победителем — теперь причетник с жалким видом внимал насмешливым советам: объявить-де о краже через глашатая, составив подробную опись украденного.
Меня, надо признаться, изрядно позабавили и сами словопрения, и то, что за этим последовало, но дон Эдмондо все порывался скорей уйти прочь — так гадок ему был проныра Видриера, чья история, это утверждалось со ссылкой на авторитет вашей светлости, может быть якобы прочтена по его спине. Вот и теперь, считал дон Эдмондо, Видриера незаметно сыграл на руку воришке, будучи с ним в сговоре.
Читать дальше