Леонид Гиршович - Суббота навсегда

— Сейчас вашей милости предстоит убедиться, что нюх у меня такой же острый, как и слух, — сказал хустисия.

— Сударыня, сеньора моей души, я не хотел вас напугать — только показать, что в этом доме вы королева, что перед вами открываются все двери. [130]Странно, сердечко мое, что вы даете основание нашим гостям предполагать иное.

— Ах, мой супруг, этот человек всегда в чем-то меня подозревал и не верил ни одному моему слову. Я боюсь его.

Дона Констанция со слезами на глазах приникла к мужниной груди — так в древности искали убежище у алтарей, когда звон мечей уже раздавался средь портиков и колоннад. Не знаем ни одного случая, чтоб помогло.

— Не знаю, сеньора моя, супруга моя, трепетная моя, лапка моя, не знаю, чем вас мог напугать страж всеобщего спокойствия. В святом католическом королевстве страж не наводит страх — разве только на нечестивца.

— Святая правда, — подтвердил альгуасил. — И все же не лучше ли сеньоре поостеречься — это фильм для взрослых, хотя бы и говорилось в нем о детях.

— У нас нет тайн друг от друга, — возразил дон Алонсо.

— Ну, это положим, — альгуасил игриво погрозил хустисией. — Впрочем, может, уже и нет? — Он испытующе посмотрел на молодоженов.

— Мадонна поручила меня вашей защите, сеньор супруг. Я не отойду от вас ни на шаг.

— Хорошо… Валяйте, рассказывайте свою историю, сеньор альгуасил. Если она такова, как вы обещаете, почему бы и сеньоре не позабавиться? — По лицу дона Алонсо носилась улыбка — как если б металась в западне.

И хустисия принялся «сдавать карты».

Все, что он скажет, нам известно. Но нам интересно понаблюдать за слушателями. Когда речь зашла о взаимодействии двух знаний (касательно триумфа отца и конфуза сына), дону Алонсо на какое-то мгновение изменила его дерзкая невозмутимость. Это дало себя знать в невольном жесте досады. Вообще же он держался с ироническим безразличием — когда, например, говорилось, что Видриера не мог быть мертв до того, как раздались крики Севильянца. Юная сеньора и вовсе не слушала альгуасила, предпочитая следить за выражением лица мужа: так понятней. Вмиг все переменилось при упоминании о ногтях Аргуэльо и полном отсутствии таковых у хуанитки. Умному довольно. Дон Алонсо не нуждался в истолковании этих слов.

Дона Констанция догадалась, в чем дело.

— Лонсето! — вскричала она, кидаясь к ногам супруга, обутого в «копытца» — пантуфли из синего кордована, без пятки на небольшом каблучке. — Любимый! Я не знала… я думала…

— Сударыня, встаньте. Вы поступили как истинная испанка, для которой честь превыше жизни — а своей или чужой, это уже как придется. Вы мне в пандан, мадам. Справедливость, — продолжал дон Алонсо, обращаясь к хустисии. — Боюсь разочаровать вас, но мне интересны только незнакомые истории. В вашей же не предвидится ничего такого, о чем бы я не знал. Не так ли?

— Я не только не претендую на это, ваша милость, но и был бы в этом случае чрезвычайно смущен.

— Хустисия, приняли ли вы во внимание, сколь могущественны мои друзья и какие связи унаследовал я вместе с именем и имением?

— Вот именно , ваша милость, на них-то я и рассчитываю. Снабжение продовольствием наших правоохранительных органов оставляет желать много лучшего. Вы, ваша милость, могли бы посодействовать улучшению нашего питания.

Дон Алонсо расхохотался.

— Позвольте начать с вас. Вы остаетесь у нас к обеду. Севильянец приготовит такую баранью пуэлью, что пальчики оближешь.

С того дня дон Педро стал частым гостем в доме покойного коррехидора, где они втроем, с хозяином и хозяйкой, воздавали должное кулинарному таланту бывшего трактирщика, калякая о том, о сем. А потом дона Констанция родила, и ребенок, как говорят в народе, забрал красоту матери. Возможно, поэтому других детей у них не было: что не вкусно, то и не съедобно — как опять же говорят в народе.

Вскоре их жизненные пути разойдутся: где Оран и где Компостелла… Севильянец стал подумывать об Индии — думал, думал и в суп попал. Альгуасил постоял над кастрюлей: больше уж не едать ему такой пуэльи. Хотя он и был сверстником коррехидора, умирать не спешил, зная, что за гробом его никто не ждет. [131]

Его светлость дон Хуан Оттавио де Кеведо-и-Вильегас — Железная Пята Толедо, Хуан Быстрый — с трудом вышел из кареты, когда она въехала во двор его дома. Маэстро сделался очень стар, из Хуана Быстрого превратился в Хуана Черепаший Шаг. Пока он поднялся на первый этаж, пока самому себе выписал пропуск в замок Святого Иуды, пока достал из тайника шкатулку с фамильными драгоценностями жены…