Натан Дубовицкий - Машинка и Велик или Упрощение Дублина. [gaga saga] (журнальный вариант)

Писатели мои! что за скука читать романы! И что за наказание, что за напасть писать их! Вот бы не писать! Но как? если, как говорили Беня Крик и Алекс. Пушкин, рука сама тянется к перу. Тянется, впрочем, или не тянется, а времени на писанину все одно нет, а главное — лень. А самое главное — мысль обгоняет слово: весь уже сложен роман в голове, все удовольствие от его сложения автором уже получено, так что физическое написание превращается в несвежий пересказ, нетворческую рутинную канитель.

И, наконец, что еще и поглавнее самого главного — незадачливый подвижник, героически одолевший дремучие заросли лени, вырастающей в нашем климате выше крапивы и цен на нефть, дописавший таки свою книжищу, обнаруживает, что читать его буквы решительно некому. А ведь еще в прошлом веке Борхес предупреждал: читателей больше нет, есть одни только писатели. Потому что — все образованные стали, гордые, себе на уме. Никто не хочет знать свое место и смиренно внимать поэтам и прозаикам. Никто не хочет, чтобы какие-то незнакомые неопрятные люди жгли ему глаголом сердце или какую другую часть тела.

Если в прошлом человек с идеей был диковиной, вроде бабы с бородой, которую всей ярмаркой сбегались посмотреть и послушать, то в наши дни небольшие, удобные и дешевые, как зубные щетки, идеи есть у каждого брокера, блогера и корпоративного евангелиста. Обожествленная было в XIX–XX в.в. литература стала ныне делом простонародным, общедоступным наподобие поедания сибасов или вождения авто. Все умеют, все писатели.

Читают же писатели, как известно, только то, что пишут. Не свои же тексты, если заметят, просматривают по-писательски, то есть — с презрением, невнимательно и не до конца. Для того лишь, чтобы написать (или произнести) рецензию, краткую, невнимательную, презрительную. Чтобы потом читать (или повторять) уже только эту свою рецензию с наслаждением и уважением. И перечитывать (пересказывать) неоднократно с уважением неубывающим. И хвалить себя, обзываясь нежно айдапушкиным, айдасукинсыном.

Не вспомню, сам ли Борхес обнаружил перерождение массового читателя в массового же писателя или по обыкновению своему процитировал кого-то, но он, кажется, был первым гениальным литератором, даже не пытавшимся писать романы, а так прямо и сделавшим литературной классикой рецензирование книг, в том числе и несуществующих. То есть он научился судить о текстах, которые никогда не читал (по той причине, что и написаны они никогда не были). Отзыв, отклик, коммент, твит по поводу какого-либо произведения стали, таким образом, понемногу важнее самого произведения, а затем возможны сами по себе, без произведения, и теперь превратились в самодостаточный жанр новейшей литературы.

Итак, на смену обитавшему в XX веке читателю, человеку-с-книгой-в-метро, человеку-с-книгой-в-бухгалтерии, человеку-с-книгой-на-иконе, человеку-с-книгой-на-костре, человеку-с-книгой — в XXI веке явился особенный, ни на что не похожий писатель нового типа, человек-без-книги, но готовый, кажется, в любую минуту всех изумить, написать какую угодно книгу по какому угодно случаю. Писатель этот высококультурен, а стало быть, ленив. Ненищ и оттого заносчив. Он чувствует в себе силу необъятную и написал бы сам не хуже любого (отчего и не читает ничего), но все недосуг.

Современный писатель водится, как и старинный читатель, и в бухгалтерии, и в метро, и, хвала демократии, в майбахе. Но на иконах и кострах не замечен. Тем и отличается.

Будучи одним из таких писателей, я обращаюсь ко всем таким писателям со следующим предложением.

(Взываю к вам через РПионер, первый зашагавший в ногу со временем журнал, у которого читателей почти столько же, сколько писателей.) Слушайте меня, писатели. Давайте вместе сделаем хороший роман.

Каждый из нас: 1) может писать книгу, но пишет твит и sms; 2) хочет прославиться, но не может выкроить в своем распорядке необходимые для этого пятнадцать минут; 3) страстный поклонник всего своего и желчный критик всего другого.

А ведь нас, таких, тьма. Если каждый пришлет хотя бы по sms на заданную тему и уделит общему делу по пять минут, то ведь это будет вещь потолще фауста гете и минимум полувек великой славы. И если каждый из нас, писателей, купит потом эту нашу вещь, то ведь это будут неслыханные тиражи. А если еще и прочитает, хотя бы не все, хотя бы свой фрагмент, то к нам не зарастет народная тропа.