Натан Дубовицкий - Машинка и Велик или Упрощение Дублина. [gaga saga] (журнальный вариант)

— Как я раньше не догадался! — поразился он и зазвонил тунгусу. — Майор, ты видел, что в небе было? Спишь? Неважно… Приезжайте срочно с Маргаритой Викторовной в управление!.. Там объясню…

Примчавшись в бывший кабинет Кривцова, Че попросил Марго и Мейера достать из сейфа главные улики — три конверта с записками: с иероглифами «след Дракона», подброшенный в управление; найденный в почтовом ящике Дублина с требованием передать документы Треста Д. Е.; полученный Надеждой от неких «красных партизан». Он разложил их на столе и стал поочерёдно нюхать.

— Ну, что разнюхал? — улыбнулся Мейер. — Говори, зачем разбудил?

Марго, бодрая от бессонницы, предвкушая развязку, смотрела на Че как зачарованная, видя, как покрупнел душой майор, как рассудок его мечет искры, как сердце разжимается, выпуская затаённую боль, как покоряется ему жизнь и выдаёт всех своих демонов.

— Бумага хорошо впитывает запахи, — патетически возвестил майор.

— Это что-то из википедии? — снова улыбнулся Мейер.

— Понюхайте сами, — протянул партнёрам по конверту Че. — Чем пахнет?

Партнёры понюхали.

— Ничем, — констатировал тунгус.

— Чем-то непонятным, — сказала Острогорская. — Бумагой?

— Все три конверта, все записки пахнут одинаково. Слабо, но определённо пахнут, — убеждённо махнул собачьей головой Евгений Михайлович. — Пахнут… как будто бараньей шкурой… овчиной, что ли, какой-то… чем-то таким…

— Ну и…

— Два года назад я заходил в один дом. Пригласили посоветоваться насчёт установки сигнализации и камер наружного наблюдения. Со мной беседовали в гостиной. Так вот — я сидел на диване, а диван и кресла, и ещё другой диван были в такой особенной, мохнатой такой обивке, вроде овчины и довольно пахучей. Консультации я дал, но так как сам монтажом не занимаюсь, так с тех пор в том доме никогда и не был. А свитер у меня ещё три недели этой мебелью пах, так пропитался. Вот так же точно пах, как эти письма. А дом этот был — Эльвиры Эльдаровны Сироповой; она меня пригласила, она со мной в той гостиной разговаривала. И управляющий её при ней был, Анатолий.

— Бинго! — хлопнула в ладоши Маргарита.

— По машинам, — скомандовал тунгус. — Дежурный! — жал он кнопку пульта. — Группу захвата в Червонцево! К дому Сироповых!

Маргарита году на тринадцатом жизни прочитала чуть не все знаменитые детективные романы, известные со времён Э. А. По. Весь год читала запоем, обчиталась так, что никогда уж больше в такого рода сочиненья даже не заглядывала. Большинство детективов были весьма толстоваты, сотнями страниц нагромождая назойливые подробности, не только ничего, впрочем, не прояснявшие, а напротив, напускавшие целую тьму тумана и лишь круче закручивавшие и пуще запутывавшие сюжет. И вот вдруг, когда уже становилось от этих туманов и запутывания несколько скучно, автор выводил вперёд какого-нибудь странноватого умника, который до этого на предыдущих четырёхстах страницах только бестолково и многозначительно рассуждал, а тут, словно очнувшись и прозрев без какой-либо особенной причины, в секунду и до обидного легко разрешал всё дело, хватал, как мальчишку, за ухо свирепого и хитроумного преступника и передавал его благодарным туповатым полицейским. И преступник, о котором все думали, что он хладнокровен и жесток, сейчас, как по заказу, как будто и сам заскучал от всей этой беллетристики, становился вдруг слюнтяй и размазня, распускал нюни, во всём признавался и просился в тюрьму. Автор буквально наспех дописывал книгу, из последних сил нетерпеливо и торопливо подгоняя финал. Фразы становились короче, площе и плоше, текст как-то на глазах мельчал и обрывался. Второстепенным персонажам уделялось по два-три слова на всю их оставшуюся жизнь. Некоторые и из первостепенных сгребались на обочину, третьестепенные же без церемоний предавались забвению, как если бы их никогда не было в книге. И на всю эту неаккуратную расправу отводилось полторы страницы.

Поработав в следственном комитете, Марго узнала, что на практике всё бывало иначе. Что как раз следы, улики, шокирующие подробности преступления чаще являлись быстро и даже в избытке. Но потом ход следствия замедлялся, а то и останавливался, плодя новые и новые тома рапортов, протоколов, служебной переписки; проходили медленные месяцы, иногда и годы; наконец кое-что кое-как составлялось в правдоподобную картину, но всё чего-то недоставало; робели и завирались свидетели, мудрила защита, подозреваемый отнекивался и отшучивался, так что надо было переводить его в пресловутую пятую камеру на постой к очень крепким угрюмым ребятам с нехорошими наклонностями, после чего подозреваемый переставал шутить и почти на всё соглашался так покорно, что следователей начинали одолевать сомнения в его виновности. Потом занудствовали суды, зевали присяжные, юлила экспертиза, обвиняемый опять принимался шутить, злился прокурор, процесс разваливался и завершался оправдательным приговором, орало начальство, следователи говорили «ё!..» и опять брались за старую канитель, конца-края которой не было видно теперь уже вовсе…