Борис Сопельняк - Рядовой Рекс (сборник)

И вдруг Маралов наклонился к уху Маши и зашептал:

– Ты вот что. Я тут с врачом говорил, он уверяет, с ребенком полный порядок. Но он хирург, по-нашему мясник, а те, которые по женской части, могут наплести про загипсованную ногу, про потерю крови. Ты их не слушай! Как кровный брат говорю: умри, но ребенка сохрани!

– Если надо, умру, – кивнула Маша.

– Тьфу, черт, опять глупость сморозил, – стушевался Маралов. – Привык, знаешь, приказывать: умри, а высоту возьми, умри, но деревню не сдавай. Что толку от покойников? Что толку, если все начнут умирать?! Нет, не умирать надо, а побеждать. Так что ты живи! А то обижусь, ей-богу, обижусь! Чего ради я отцедил полтора литра своей кровушки?!

– Меня, наверное, в тыл? – поинтересовалась Маша.

– А то куда же!

– Скажи Виктору, пусть разыщет.

– Само собой! Ну, бывай, сестренка, – неожиданно дрогнувшим голосом попрощался Маралов. – Держись. Изо всех сил держись! Мы еще увидимся… когда-нибудь.

Маралов поднялся. Одернул гимнастерку. Шагнул к выходу. Потом вдруг вернулся. Опустился на колено. Взял в руки маленькую шероховатую ладошку, неловко поцеловал ее и с неожиданной для себя нежностью прошептал:

– Береги себя.

Во время штурма города капитана Громова слегка зацепило в левую руку. В горячке боя он боли не почувствовал. К вечеру, когда Орел был полностью очищен и разнесся слух, что ближе к ночи в Москве будет салют в честь освобождения Орла и Белгорода, все как один решили привести себя в порядок, побриться и достойно отметить первый в истории этой войны салют.

Седых мигом соорудил в небольшом овражке костер, приволок два ведра воды и подвесил над огнем.

– Баньку бы сейчас, да с веничком, – мечтательно вздохнул он.

– А к веничку – белые руки, – подхватил кто-то.

– Вот-вот! А к ним – длинные волосы да голубые глаза.

– У-у, кобели шелудивые, – укоризненно ворчал Седых. – Все-то у них бабы на уме. Забыли, как день провели, забыли, что все были кандидатами в покойники?

– Ничего, товарищ младший лейтенант, – рассудительно заметил один из разведчиков. – Работа у нас такая. Тут уж ничего не поделаешь, пока не заночуем в Берлине. Зато потом…

– Да кому вы такие нужны, – гнул свое Седых. – Посмотрели бы на свои рожи. А ну быстро мыться-бриться! – приказал он. – Через час построение. Краснеть за вас перед командиром не собираюсь.

Разведчики дружно потянулись к ведрам.

Капитан Громов был рядом. Он слышал эту шутливую перебранку, посмеивался вместе со всеми, а когда рывком через голову сорвал гимнастерку, левую руку пронзила острая боль. Кровь так и брызнула из подсохшей раны.

– Эге, да вас зацепило, – подбежал Седых. – Рукав-то к ране присох, а вы рванули. Надо бы поаккуратней.

– Да не заметил я, – сквозь зубы процедил Громов. – Бинт есть?

– Я сейчас, я сейчас, – засуетился Седых, разрывая зубами индивидуальный пакет.

Кровь остановили. Подошел подтянутый, причесанный, со свежим подворотничком лейтенант Ларин и, поглаживая щеголеватые усики, посоветовал:

– Рану надо бы обработать как следует, лучше всего в медсанбате.

– Я даже не знаю, где он.

– Километра два отсюда. Найдем.

– В таком виде я не пойду. Помогите побриться и хоть немного смыть грязь, а то Маша на глаза не пустит.

Громов не заметил, как опустил глаза Ларин, как неестественно засуетился Седых. Виктор рылся в вещмешке, пытаясь найти свежую гимнастерку. Старую он скомкал, хотел было выбросить, но потом решил, что ее можно починить, и стал перекладывать из карманов документы и всякую мелочь. Вдруг он наткнулся на скомканную бумажку. Развернул. Почерк незнакомый. Следы фиолетового карандаша местами расплылись, но читать можно.

«Ты только не тушуйся. Маша в моем танке. Рана пустяковая. Я выхожу из боя. Капитан Маралов».

– Откуда это? – неожиданно тонко крикнул он. – Откуда эта бумажка? Кто подсунул?

– Я, – подошел Ларин. – Только не подсунул, а передал. Еще утром.

– Утром?! А почему же… почему я не прочитал? – чувствуя, как стучит в висках, переспросил Громов.

– Это произошло за секунду до начала штурма. Вы просто не успели.

– Не успе-е-ел?! – сорвался на крик Громов. – Что значит не успел?!

Чувствуя, что никак не проглотить спазм, перехвативший горло, что вот-вот задохнется, Виктор рванул ворот гимнастерки и мучительно закашлялся. Придя в себя, вытер со лба холодную испарину и сипло спросил:

– Она что, погибла? А Маралов?

– С чего вы взяли? Написано же, что рана пустяковая, – ответил Ларин.