Борис Сопельняк - Рядовой Рекс (сборник)

– Ее надо наверх. И сразу на стол.

– Чего-чего? – переспросил сверху Маралов.

– Надо вытаскивать! – крикнула Настя. – И как можно быстрее. Одна я не подниму.

– Федя, помоги, – приказал Маралов заряжающему. – А я приму здесь.

Когда Машу отнесли в дом и уложили на операционный стол, Маралов остался в комнате. Доктор укоризненно посмотрел на танкиста и указал глазами на дверь.

Не прошло и пяти минут, как Маралова позвали.

– Дело плохо, – озабоченно сказал хирург. – Большая потеря крови. К тому же она в положении.

– Знаю. Надо сделать так, чтобы и ребенка спасти.

Доктор потер лоб и, как бы извиняясь, заметил:

– Сюда бы гинеколога… А в пяти километрах от передовой он вроде бы ни к чему. Тут хирурги нужны. Хирурги! – повысил он голос. – И девчонок сюда присылают не для того, чтобы…

Глаза Маралова мгновенно стали белыми.

– Да я… Да ты, – шипяще цедил он, а рука судорожно царапала кобуру.

И тут произошло неожиданное. Рыхлый, неуклюжий доктор сдернул с оплывших плеч халат и рыкнул протодиаконовским басом:

– Смир-рно! Кру-гом! К чертовой матери, шагом марш!

Хулиганистый парень был Маралов, но он человек военный, офицер, а перед ним стоял полковник медицинской службы, да еще с планкой ордена Ленина на груди, поэтому капитан четко повернулся через левое плечо и пулей вылетел из дома.

– Вот так-то, папаша, – иронично щурясь, проводил его взглядом доктор. – Надо же, с такой рож… тьфу, с таким лицом подцепить красавицу сестричку. И чего она в нем нашла? – привычно обрабатывая рану, ворчал полковник.

И тут у самого уха он почувствовал прерывистое, напряженно-гневное дыхание. Поднял глаза – и ахнул! Ассистировавшая ему Настя в упор расстреливала доктора превратившимися в одни зрачки глазами.

– А может, у них любовь?! А может, он герой?! Что ж, если человек горел, если стал уродливым… некрасивым, значит, и любить его нельзя?! – выпалила Настя. – По-вашему, только тот достоин любви, кто с гладкой физиономией, особенно если ошивается около военторга, да?!

– Эк вас, – смущенно крякнул полковник. – Правильно, молодец, ругай старика. Вас же, дурех, жалко. Ты хоть знаешь, что такое пэпэже?

– Знаю! Походно-полевая жена, – сузила глаза Настя. – Ну и что?

– А то… Анализ крови готов? – уже совсем другим, требовательным тоном спросил он через плечо.

– Готов. Четвертая группа.

– Есть у нас такая?

– Нет.

– Совсем нет? – повысил голос доктор.

– Была. Но кончилась… Уж очень много раненых, – виновато ответили ему.

– Та-ак… Потеряем девчонку. Как пить дать, потеряем. Крови нужно много. Даже если вытащим женщину, ребенок не выживет – так долго без материнской крови ему не протянуть. И все же будем бороться! Нужно прямое переливание. У кого четвертая группа? – крикнул он.

Медики лишь пожали плечами.

– Спросите у бойцов, у легкораненых! – приказал он.

Сестры забегали по палаткам, но человека с четвертой группой так и не нашли.

В нетерпении доктор вышел на Крыльцо и наткнулся на… крепко спящего Маралова.

«Дрыхнет, сукин сын, – неприязненно подумал о нем полковник. – Хотя он-то в чем виноват? – приструнил себя доктор. – Вон его танк, и не новенький, а обожженный, как и хозяин. Через час-другой им в бой. И как знать, не окажется ли капитан под моим скальпелем».

Он и не заметил, как неприязнь исчезла, а вместо нее родилась симпатия к незадачливому танкисту. И тут Маралов проснулся. Увидев полковника, сразу вскочил.

– Прошу прощения, товарищ полковник, – виновато козырнул он.

– Да ладно, – отмахнулся доктор.

– Как она там? – кивнул на окно Маралов.

– Неважно, капитан. Совсем неважно. Огромная потеря крови. Нужно прямое переливание, а человека с четвертой группой найти не можем.

– Чего ж тут искать?! Вот он я, с четвертой группой. Правда, в меня столько влили чужой крови, что теперь уж и не знаю, какой там во мне коктейль. Но он четырехзвездный, вернее, четвертой группы – это факт.

– Что такое прямое переливание, знаете? – оглядел его доктор.

– Конечно. Из вены – в вену.

– Я обязан спросить. Ничем таким, неприличным, не болели? А то ведь скажется и на ней, и на ребенке.

Маралов так смутился, что доктору стало его искренне жаль.

– Ладно, пошли, – хлопнул он его по плечу. – Все будет хорошо.

И вот бежит пульсирующая жизнь из вены Маралова в вену Маши. Сначала Маралов крепился, даже шутил, а потом умолк и куда-то поплыл. Он куда-то проваливался, всплывал, снова нырял в тину небытия. Врачи помогали выкарабкаться наружу, что-то озабоченно спрашивали, Маралов пытался улыбаться, но ничего не получалось.