Дмитрий Глуховский: Секс-машина

Мне было угрюмо и упрямо.

Молодость улетала, а я ее не испытывал.

Дело было не в сексе. Не в механике.

Я хотел прожить Францию; познать все, что она дарит киногероям и книжным персонажам. Я хотел попасть внутрь «Мечтателей» Бертолуччи. А Франция отказывала мне раз за разом.

А потом была Бригитта. Белокурая, как и полагается германским валькириям. Старше меня на пять лет. С глазами бледно-голубыми, изо льда. Поджарая и жесткая. Она умела улыбаться своими тонкими губами, но не слишком баловала этим окружающих.

Оказалось, внутри эсэсовской внешности был застегнут живой человек. И этот человек пригласил меня на джаз-фестиваль.

Не помню, как назывался тот городок; мы ехали туда на моей машине, и надо было забираться в горы. Было лето, ночи стояли блаженные — теплые с мимолетной прохладой. Всю дорогу мы болтали о чем-то. Бригитта оказалась очень милой. Благодаря ей я простил немцам вероломное нападение на СССР.

Городок оказался построен подле древнеримского амфитеатра. Джазмены играли на той же сцене, с которой две тысячи лет назад выступали римские комедианты и трибуны. Я сидел на тех же камнях, на которых две тысячи лет назад сидели римляне в туниках. Камни были теплыми от недавно закатившегося солнца, но мне казалось — это римляне для меня нагрели. Сквозь прозрачное небо было видно все звезды, какие есть на свете.

Я ничего не понимал в джазе; что играли джазисты — не знаю до сих пор. Но саксофоны и фортепиано стали для меня тем вечером таким же открытием, как темная материя — для физиков: я узнал, что девяносто процентов мироздания нам невидимы и непостижимы, и ощутил, как выглядит Вселенная в подлиннике. С джазом все стало иначе. Горы, небо, девушка рядом со мной. На час приоткрылось — и снова захлопнулось.

Ее глаза растаяли.

Когда мы добрались до ее дома, она предложила подняться.

Не знаю, что на меня нашло. Струсил, наверное. Побоялся, что секс может осложнить производственные отношения: мы вместе работали. Почувствовал необходимость осмыслить происходящее. И поехал ночевать в свою пятнадцатиметровую студию один.

Когда я наконец решился, она сообщила мне, что уже встречается с оперным певцом, который давно добивался ее внимания.

Капут.

Джаз, который я пробовал было начать слушать, как-то не пошел.

Может быть, машина была проклята? Счастливой ее назвать точно было нельзя никак.

В один прекрасный день, собираясь на работу, я обнаружил, что пассажирское стекло высажено, весь салон забрызган битым стеклом, а на сиденье валяется кирпич. Нормальная для Франции ситуация: выбив колонизаторов из родного Алжира, арабы перенесли войну на территорию противника. Золотое правило — не оставлять в салоне ничего вообще и непременно снимать панель с магнитолы — не сработало. Брать было нечего, так что мне просто выбили стекло кирпичом. Потому что у меня была машина за три тысячи евро, а у того, кто бросал кирпич, не было.

Вставив новое стекло, я только полюбил ее больше.

Известный эффект: мы любим тех, о ком заботимся.

Через два года ее не стало.

Это я ее убил.

Вместе с бандой друзей-португальцев мы рванули через пол-Франции в Баден-Баден. Мне было необходимо продемонстрировать, насколько я крут, так что я жал педаль в пол. Целый час машина кряхтела, но выдавала сто тридцать километров в час. После этого нас нагнали какие-то люди и крикнули нам, что машина горит.

Через несколько дней мне позвонили из сервиса и сказали, что починка будет стоить около двух тысяч евро. Как раз столько машина и стоила в тот момент. «Если хотите, можете оставить ее у нас, — предложили мне. — Мы залатаем ее и отправим в Африку. Черные не избалованы, по сходной цене любое говно готовы купить». — «Забирайте, — сказал я, — черт с ней». И ничего не почувствовал.

С тех самых пор я сидел на немецких сайтах подержанных авто и выбирал себе новую машину. Я на них больше времени потратил, чем на порно, ей богу. Больше всего мне нравилась триста седьмая, кабрио. Обтекаемая, дерзкая, кабрио. Кабрио, кабрио, кабрио. Все, чего я не получил от своей «Примеры» — восторженных взглядов, поездок вдоль линии прибоя, загорелых моделей в темных очках, — я собирался получить от триста седьмой. Ради нее я копил — свои, ради нее брал кредит в банке, за нее три недели торговался — не хватало все равно — и потом, взволнованный и не верящий своему счастью, мчался в Германию, когда сделка все же состоялась. Платил как за оружие или наркотики — наличными. Четырнадцать тысяч евро наличными. Я был уверен, что турки, у которых я покупал ее, меня убьют прямо там, в этой глуши. В их автосалоне я был единственный клиент.