Дмитрий Глуховский - Секс-машина

Как-то она предложила забрать меня из дома: «Не хочешь ли поужинать вместе со мной и моими друзьями?» Она была за рулем оригинального, двадцатилетней давности «Мини Купера», к которому, если бы не грудь, идеально подходила размерами. Всю дорогу она щебетала, а я пытался просто собраться с мыслями. Я был убежден, что в следующий раз мы поменяемся местами и катать ее буду я — за рулем своей машины. Может быть, мы будем медленно ехать по окраинным аллеям, сентябрьское солнце будет прыгать меж пятнистых платанов, Моника будет смеяться, свет и тень будут меняться быстро, в открытые окна будет дышать река; цель — загородный ресторанчик в старом особняке. Истертые стулья, гравюры в золоченых рамках, латунные светильники и вид на гаснущий город где-то под ногами. Бокал и еще бокал красного, а потом, так и не успев отъехать от закрывшегося ресторанчика, где мы были последними гостями…

Но нет.

Я все неправильно понял: это было бесполое любопытство пополам с желанием по-товарищески протянуть руку помощи новичку, который только-только прибыл в незнакомый город. Мои поползновения были не то что пресечены — а даже не замечены.

Конечно, я переживал. Ведь в то время я еще не знал, что итальянцы во избежание греха вообще не занимаются сексом, а размножаться приноровились хоть бы и почкованием, дабы вообще избегать искуса. Даже те из них, кто коммунисты, в постели все равно католики.

Это я узнал потом.

А тогда я решил, что просто недостаточно хорош.

На первую зарплату я купил себе прекрасную рубашку с пальмами и темные очки в золотой оправе, а на вторую — автомагнитолу с уютным синим дисплеем и съемной панелью. Магнитола на бесконечном рипите играла диск Hotel Costes: французский ретролаундж, самый подходящий саундтрек к моей тогдашней жизни.

Не знаю точно, что я имел в виду, сочетая сутенерские рубашки с сутенерскими очками. Возможно, что-то из Miami Vice или Studio 58. Тогда мне казалось, что я неотразим. Сейчас мне думается, что больше всего я походил на цыганского наркодилера. Сейчас вообще многое выглядит по-другому. Не факт, что правильно.

Так или иначе, именно в этом образе я предстал перед Камар.

Я познакомился с ней в поезде, путешествуя из Парижа в Лион. И это был единственный раз, когда я заставил себя познакомиться с кем-то в общественном транспорте — просто потому что понял, что буду жалеть всю жизнь, если этого не сделаю. Камар была марокканкой; ее кудри были обесцвечены и пахли жасмином; глаза ее — ланьи, карие, были только для страдания или наслаждения; она носила тесные белые рубашки, расстегнутые на три пуговицы, но на этом нельзя было останавливаться.

Она дала мне правильный номер. Я выждал несколько дней, прежде чем писать СМС. Писал, веря в чудо: она ведь мне сказала уже, что она арабка, а у арабов с этим делом все еще сложнее, чем у католиков.

И когда тренькнул ответный конвертик на моей «раскладушке», сердце у меня колотилось так, как с университета, наверное, не колотилось. Камар согласилась на пиво — но днем и в общественном месте.

Было воскресенье. Я вымыл машину в реке, уложил волосы бриолином и приехал на встречу в лучшем из своих сутенерских костюмов. Мы сели за жестяной столик на набережной Роны среди десяти тысяч человек. Камар была восхитительна и свежа; рукава рубашки были закатаны по локоть. На ее руках не было ни единого волоска, а для арабок это удивительно. Даже тех изъянов, которые ей можно было бы простить, у нее не было. Камар была совершенна. Бриз шевелил ее кудри, а потом летел мне в лицо — и я дышал ею. Жасмином.

Потом я подвозил ее куда-то в своей машине, и магнитола со съемной панелью мягко светила нам синим, и французский лаундж обволакивал, и пахло весной. Оставалось только свернуть куда-нибудь с главной дороги, заплутать в старом городе, застрять в каменном тупичке под газовым фонарем, сделать погромче и притронуться осторожно к ее пальцам… Притронуться к ее губам — полным, живым, просящимся — и уйти в нее с головой. Опрокинуть велюровое сиденье, опрокинуть Камар, опрокинуться самому, уйти в рипит.

Увы.

«У меня парень, — сказала она. — Мы живем вместе. Он француз. У его отца пивоварня. Мы любим друг друга. Спасибо за этот чудесный вечер». Пожалуйста, Камар.

Не будем с высоты прожитых лет пытаться понять, существовал ли француз с пивоварней, или все дело было снова во мне. Поверим девчонке на слово.

Стемнело. Я уже добрался до дома, но выйти из машины не мог. Меня укачивало от лаунджа, но я не выключал его. Я был верен своей мечте. Возможно, я даже темных очков в золотой оправе не снимал. Русские не сдаются.