Яков Капустин - Веревочка. Лагерные хроники

Квартиры своей во Львове у меня не было, а жена уже жила с другим, и я не знал, куда мне податься после срока. Дневальный по санчасти, где я трудился, посоветовал поехать в его деревню, где его дочь работает бухгалтером в колхозе и поможет мне устроиться в фельдшерский пункт, куда меня примут по одному диплому, а трудовая книжка там не нужна, так как мне выпишут трудовую книжку колхозника.

Председатель принял меня без всяких оговорок и, даже, обещал через полгода отдельный дом, если приживусь. А пока я поселился у двадцатитрехлетней Лиды, дочери Павла Кузьмича, так звали моего дневального. Такого опытного фельдшера у них никогда не было, поэтому я был в цене и уважении. Всё шло очень неплохо, включая Лидины ласки и заботы.

Рядом с Лидой жила женщина-агроном, шестнадцатилетняя дочь которой Ольга упала на физкультуре с брусьев и повредила спину. Девочка уже четыре месяца не могла ходить и я, по слёзной просьбе матери, стал ей заниматься, применяя все свои знания и умения.

Девочка через два месяца встала на ноги, а через три уже понемногу ходила по деревне.

Для жителей это было чудом, а для моей Лиды трагедией, потому что я влюбился в Олю, а она полюбила меня. От злости и ревности Лида стала распространять слухи, что девочку я не лечил, а только трахал, потому что у меня такой способ лечения, о чём она прекрасно знает. Я посмеивался над этими слухами, когда однажды утром ко мне в кабинет пришли два подвыпивших мужика и рассказали, что их дочь и сестра в соседней деревне уже три месяца после родов помешалась умом, плачет и не разговаривает. Ребёнок у бабушки. А с матерью такая вот беда. И я должен им помочь своими методами. Я попытался объяснить им, что это дело психиатров, но мужики сурово пообещали меня удавить и сжечь, если не вылечу их дочку и сестру. Я пообещал заняться через три дня, а сам принялся читать все о послеродовых психических осложнениях и способах их лечения.

У знакомой аптекарши в районе забрал почти все антидепрессанты, какие только были и поехал к больной с мужиками, которые прибыли на мотоцикле.

Все признаки послеродовой депрессии и брошенной любовницы были налицо, и я оставил больной все лекарства, которые заставил начать принимать сразу при мне.

Я попросил мужиков отвезти меня домой, но они меня заперли с больной в комнате, сказав, чтобы я её лечил своими особыми методами, а не то они меня самого трахнут.

Мужики были без чувства юмора.

Сама больная, кстати, всем своим видом была готова к таким методам и наутро уже улыбалась своим родственникам и мне.

Она продолжала принимать лекарства, а братья каждую ночь возили меня к себе домой.

Когда через пару недель она забрала от матери ребёнка и вернулась к нормальной жизни, слухи о моём чудесном методе разнеслись по всей области и народ попёр ко мне косяком.

Никакие объяснения или призывы к разуму не помогали. Мужья просили за жён, матери за дочерей и все вместе за старушек.

Уклоняться у меня не всегда получалось, потому что народ шутить не был намерен и в ход пускались деньги, связи и милиция.

Самое интересное, что всем, кого я лечил помогало.

За само медицинское лечение и принимаемые лекарства все забывали. Я уже чувствовал, что меня или прибьют, или посадят, когда ко мне приехал начальник районного отделения милиции и попросил за свою сестру, которая за прожитые сорок лет не могла забеременеть, а теперь боится остаться на старости лет одна, так как все мужья от неё уходили по этой причине.

Ну что мне было делать? Начал трахать и сестру главного милиционера. И она забеременела всем на радость.

Но от меня или нет не знаю, потому что она пустилась и до меня во все тяжкие.

Однако всё приписывалось мне, и жизнь моя становилась всё невыносимей.

У дома моего день и ночь торчала огромная очередь. Со всех сторон знакомые за кого-то просили. На мне уже стали делать бабки, а я был так перепуган, как старый еврей во время погромов, потому что угрозы сыпались со всех сторон.

И я решил бежать.

Но мать моей Ольги (которая тоже рвалась ко мне лечиться), узнав об этом, написала заявление в обком партии и областную прокуратуру, что я совратил её несовершеннолетнюю дочь, а теперь не хочу жениться и отказываюсь от своего ребёнка.

Я ни от кого не отказывался и бежал я не от Ольги. Просто мне было уже не до неё. Но была сверху команда и меня закрыли в КПЗ.

Там-то один жулик, услышав про мою беду от сплетничавших ментов, долго смеялся, а потом сказал: