Яков Капустин - Веревочка. Лагерные хроники

– Я тебя породил, я тебя и убью!

Что было потом, он не помнил, потому что, услышав выстрел, сам потерял сознание.

Потом его долго лечили от последствий тяжелейшего инфаркта.

Судьи долго совещались, но отнеслись с пониманием и дали всего три года общего режима, потому что дочь была только ранена.

Приехавшая на свидание жена рассказала, что организаторов притона посадили, а девочек отправили в специальный интернат, чтобы они закончили там школу под присмотром специалистов.

Жена получила от дочери несколько покаянных писем, но отцу Вера писать боялась.

Зэки, услышав эту невесёлую историю, сочувствовали Бережному, потому что у многих были свои дети.

Как-то само собой получилось, что называть его стали Тарасом Бульбой.

Но Николай Иванович на кличку не обижался, потому, что это было не самое страшное из того, что его беспокоило.

Мечтать в лагере о пиве – верх легкомыслия и дешёвого фраерства.

Ну, кто тебе будет заморачиваться с пивом, когда кайфа от него никакого, а запишут, в случае чего, в протокол, как спиртной напиток, со всеми неприятными последствиями.

Да ты ещё попробуй, найди его в прилагерном посёлке, когда и в городе-то оно редкость.

Это тебе не Сыктывкар, где свой пивзавод и снабжение по 1-й категории.

Бывает, конечно, что завезут бочку-другую в посёлок раз в году, чтобы побаловать народ и приобщить его к благам цивилизации. Но это уже такой несусветный подарок советским труженикам, что зекам об этом символе благополучия даже и мечтать неприлично.

Тут уж, такая гульба на посёлке начинается, что и в дальнем конце жилой зоны слышно.

Но никто тебе бутылку пива не понесёт через вахту. Градуса нет, а хлопоты и страхи те же.

…Пиво я на воле не пил, потому что вообще к спиртному равнодушен.

А тут, как назло, захотелось пива, хоть убей. Даже приснилось как-то.

Но с таким же успехом можно было мечтать и о посещении Большого театра или ночном свидании на черноморском побережье Кавказа. А потому и помалкивал я себе в тряпочку.

А желание это возникло вдруг, когда Игорь Павлович, без всякого предисловия, начал рассказывать о своём посещении одного вильнюсского подвальчика, где ему белокурая красавица-официантка подала литровую запотевшую глиняную кружку с холодным пивом. А к ледяному, пенящемуся, ядреному напитку отварные свиные ножки с зелёным горошком и хреном. И все это богатство на металлическом блестящем подносе.

Ах! Как красиво и смачно мог часами рассказывать Игорь Павлович о еде и выпивке.

Игорь Павлович Соколов давно уже работал старшим мастером на лесобирже. Надо было очень любить Игоря Павловича или, хотя бы терпеть, чтобы назвать его пребывание на производстве работой. Но я его любил, потому что человеком он был безвредным, весёлым и ленивым.

Трезвым он бывал только до обеда, но и это время у него расходовалось только на рассказы бесконечных историй, которыми была до отказа заполнена его крупная, красивая голова. В своё время он отсидел за что-то десятку, да так и застрял на Севере, обзаведясь женой-татаркой и восемью детьми на время нашего с ним знакомства.

Был он высок, чуть полноват и очень представителен. Немного портили общее впечатление излишне толстые губы, за что кличку ему жулики дали «Губа». Но называли так его крайне редко, потому что к нему все относились хорошо.

Другие вольнонаёмные пили, обычно, с утра, а потому должность старшего мастера на разделке леса прочно закрепилась за Игорем Павловичем.

Поскольку всю работу за него делал я, то из моего кабинета он практически не вылезал, тем более что в смежной комнате у меня был лежак для ночных смен, где Игорь Павлович проводил послеобеденное время.

В конце смены он просыпался, бодро шёл в свой кабинет и подписывал сводки и списки на дополнительное питание для бригад за выполнение дневной нормы. После этого я их просматривал и передавал по назначению.

Однажды я обнаружил на заявке дополнительного питания – каша, хлеб и сахар – вместо необходимого в углу обычного росчерка Игоря Павловича, написанную им спьяну странную фразу:

«Мюллеру! Отоварить румынов мукой. Штандартенфюрер СС Соколов И. П.».

И знакомая, размашистая подпись Игоря Павловича.

Специально ли зэки дали дальнейший ход бумаге, или не заметили, но, попав в руки начальства, она могла причинить Соколову серьёзные неприятности.