Джойс Кэри - Радость и страх. Рассказы

«Да она просто дура, - сердито думает Табита. - Я уверена, она не понимает ни единого его слова. А говорит он грязные, грубые вещи».

Тем временем Буль, очень довольный и собой и обедом, уже немного опьянев и от шампанского и от женщин, которые всегда ударяют ему в голову, объясняет своим соседкам по столу, почему порок следует не наказывать, а, напротив, поощрять.

- Что есть порок, - спрашивает он, - и что есть добродетель? То и другое - всего лишь форма, а можем ли мы сказать с уверенностью, что форма не есть тюрьма души, ее оковы? - И, обращая взгляд сперва на мисс Пуллен, а затем на графиню, взывает к ним вполголоса: - Разве вы сами не изведали того освобождения, какое дает порок, вседозволенность? Меня называют декадентом, но что такое декадент, если не человек, нарушающий правила? Да, мы живем в эпоху декаданса, но декаданс, упадок, - то же оплодотворение. Когда цветы увядают, ветер разносит семена. Наше время время дерзаний, когда мерзавцев и выродков, ставших неприемлемыми для цивилизации, таких людей, как я, изгоняют в пустыню на поиски нового Клондайка, на строительство новых Городов. Ад и рай уже нанесены на карту. Уэллс проник своим буром в глубины мелкой буржуазии. Маршруты Кука пролегли даже в царство любви. В дикие, таинственные обиталища Эрота. Да, все пути открыты - до дна души, до самых нервов. Не осталось ни границ, ни таможен, ни морали, ни стыда. Ведь стыд не что иное, как шоры; истинному декаденту скромность чужда. Он, подобно ребенку, следует невинным извращениям самой природы.

Дамы от Буля в восторге, и графиня приглашает его к чаю. А после обеда он читает - вовсе уж тонким голосом, потому что от шампанского всегда переходит на более высокий регистр, - длинную поэму о сломанном Пьеро и жестокой Коломбине. Читает он очень плохо, замирая на каждой точке, и в наиболее эффектных местах вытягивает шею и как-то причудливо ее извивает. Профессор Гриллер кривит губы в злой улыбочке - его задело, что не он в центре внимания. Дьюпарк, старик, культивирующий новых поэтов, если на них можно наклеить старые ярлыки, и уже определивший Буля как нового Ронсара с небольшой примесью Вийона, слушает с глубокомысленным видом, время от времени поглядывая на свою сигару, чтобы проверить, ровно ли она горит. Графиня, стараясь не шуметь, встает с места и все с той же восторженной улыбкой на лице исчезает за дверью. Она теперь поедет на бал в настоящем высшем обществе. Цель ее достигнута - ей нужно было залучить Буля на чай, чтобы эпатировать своих великосветских друзей.

«Ну вот, - думает Табита, - эта приезжала только ради Буля, потому что он со странностями. До того, что действительно важно, ей и дела нет». И еще пуще негодует на Буля за то, что им интересуются всякие безответственные графини.

Гости расходятся в полночь с громкими изъявлениями благодарности; зевать они начинают только на лестнице. Даже мисс Пуллен заявляет, что Буль - скучнейший собеседник. Не успела дверь закрыться за последним гостем, как Табита в спальне уже срывает с себя нарядное платье резкими, порывистыми движениями, что, как всегда, шокирует Сторджа - он считает, что прекрасные ткани заслуживают лучшего обращения.

Как комнатная собачка, он теперь волен бродить по всей квартире. Он заглядывает в разгромленную гостиную, возвращается в спальню. - Чудесный вечер, еще один твой триумф, дорогая. - Каждый успех он неизменно приписывает Табите.

- Все бы хорошо, если бы не Буль! - восклицает Табита, тряхнув головой, чтобы рассыпались волосы. - Вечно он напивается и говорит, говорит... все такую чушь насчет декаданса. Скука смертная, и никакие мы не декаденты, это в «Панче» сидят декаденты.

Сторджа умиляет ее горячность. Она сидит перед туалетным столиком, и он, взяв в руки длинную прядь ее волос, сжимает ее любовно и бережно, словно боясь сделать ей больно.

- Да, исторический вечер. Ты это понимаешь, Берти? Мисс Пуллен - та ведет дневник таких событий, это мне известно.

Но Табита не мыслит столь широко. Она отнимает у Сторджа свои волосы в наказание за то, что он не в меру любезен с поэтом, и спрашивает: - Ты в самом деле согласен напечатать двенадцать страниц его сонетов?

- Дорогая моя, я только об этом и мечтаю.

- Но это невозможно, у нас нет места. Я ему сегодня сказала, что они не влезут.

- Извини меня, милая, но это неправда.

Табита, обернувшись, смотрит на своего раба с надменным изумлением. Она замечает, что по всему его телу прошла судорога. Лицо его побагровело, челюсть отвисла, во взгляде - страх и вызов.