Анна Ефименко - Английская лаванда

Оба даже не догадывались, что то была их последняя встреча.

В вагоне первого класса Мередит увозил с собой очень современный, дерзкий текст, которым по юной смелости будущий чиновник еще гордился, и читал вслух, и наизусть пересказывал сокурсникам-законникам, поганым разложенцам, отчего-то смущенно отводящим глаза.

«На восемнадцатилетие братства, которому суждено продолжаться вечно:

1. Три пятнадцать сто сорок пять раз-два-три-раз! Хамеша-хамеша-хаме-хаме-хамеша! Фа – Соль – До со-ло-вей (октавой ниже) со-ло-вей: правильный человечек, светлая голова, будущее светило государства, таблица суффиксов висит на стене. Он – мой лучший неединокровник с начала времен, учится отлично, играет на солнышке, играет в теннис, играет в школьном театре Гамлета и античные трагедии, играет живо, ярко, подходит к громкоговорителю: «раз-два-три-раз! Три пятнадцать три пятнадцать!» Медленно рассвет восходит в лучах театральных рамп: Дамы и господа! Встречайте – (мой) Перси Артур Мередит.

2. У (моего) Мередита все прекрасно: и душа и тело, и кожа и рожа, и имя и фамилия, и стыд и совесть, и кол и двор. Однажды кузина прищемит ему дверью голову, и он наречет меня своим главным и самым близким неединокровником, печальным собратом, темной лошадкой. Я был замкнут дверным проемом, замкнут ртом и голосом, когда М. наряжал меня в маскарадные листья плюща, обвивал объятиями, хохоча в горней светелке, я бросился остановить музыку, бросился вон из гостиной, тогда-то Мередит поймал мрачного сынка дяди Уильяма, он бежал остановить меня и нечаянно прищемил мне дверью палец, меня увезли в лазарет и история началась.

3. Он вырос щеголем: папироска, пивко, ему необходимо было таскать меня на танцы. Чертово колесо из парка бросает злобную тень на городской квартал, в лучах заката М. выходит на охоту: папироска, пивко, хамеша-хамеша-хаме-хаме-хамеша! Прячьте по домам дочерей, о жители Пайнс! Танцы, драки, весь бомонд в сборе. «Ты влюбился в певицу на сцене?» – спрашивает Мередит; поздней ночью дома моем руки, моими водянистыми холодными скользя мыло в его горячие длинные, растяжка на десять клавиш: со-ло-вей! Ми-ме-ма-му-мо (смени тональность). Он закрывает кран, кладет мыло на место, вдавливает меня в полотенца на веселых крючках: «К., ты точно влюбился в певицу (ее имя), я знаю!» Он прижимает еще сильнее в ванной комнате, жар и краска заливают лицо, вот так бесславно я становлюсь пунцовым заикой от проницательности друга, от того, что даже сына пианиста так легко разоблачить.

4. Я именуюсь Клайвом Морганом Эрншо, я изучал благородное искусство герменевтики и толкования текстов, покуда М. рос вперед, навещая меня на размахах природы, его волосы сверкали золотом на уставших разладах транспорта по дороге, в долгих чайных беседах: «О, тебе ТАК ЖЕ сносит голову эта музыка?» В пианинных неуклюжестях четырех рук, в белые ночи белого лета белого чая, в рекомендуемых книгах и пластинках, в иллюзорности первых связей с полом противоположным, в одном на двоих проигрывателе слушая сладкое любимое, отбивая такты ладонями о колени раз-два-три-раз! Три пятнадцать! Три + пятнадцать = Восемнадцать лет».

Скрипачка Мег, русоволосая, русалочьеволосая, в бахроме и шифоне под солнечным зноем, сидит внутри лодки на озере:

– Не раскачивай на волнах!

По правде говоря, муж ей нравится, он вовсе не такой заносчивый, каким кажется. Эпоха «НеНовеллы Винограды» и стихотворного экспрессионизма давно миновала, он послушно степенится античностью, вкусы его предсказуемы до блаженной лени их анализировать. Изредка он негодует в телефонную трубку о запрете иностранных языков в печати, о невостребованности тонкого слога, и поэтизирует, все болезненно поэтизирует. Где возникнет смутный намек на вульгарность, туда К. тут же примчится со своим платонизмом. Мигом! Сиганет вниз через ступеньки в лакированных туфлях, пуритански туго зашнурованных. Скользит лодочка, муж читает об Озерном крае. Мег ненавидит кувшинки, обманчиво хрупкие, а под воду-то уходит сильная нога – все как у людей! В отличие от Клайва, у которого что на виду, то и на уме. Не раскачивайся, чтобы не перевернуть лодку. Не хлопай веслами, греби плавно, греби по ветру, как лорд Байрон.